Каждое подобное утверждение всегда сопровождалось «но», и отец говорил это громко и ясно.
— Скажу тебе лишь одно, мальчишка, еще хоть раз подойдешь к этой суке Константин, и ты будешь мертв для меня. Наша семья никогда не смирится с таким предательством нашего имени. Ты понял меня?
Он давал мне больше свободы действия, чем я ожидал. Приятный сюрприз.
Я ухмыльнулся ему.
— Ага, понял. Я снова подойду к Илэйн Константин, и ты меня уничтожишь. Вышибешь мне мозги и церемонно поцелуешь своего наследника в лоб на прощание.
Он холодно ухмыльнулся в ответ, и на этот раз я почувствовал что-то внутри. Почувствовал дрожь страха.
— Может, не ты будешь уничтожен, сынок. Может быть, ты будешь заключен в темноте в подвале, а не в земле. Однако, в одном ты можешь быть уверен — я уничтожу Илэйн Константин, если ты хотя бы шагнешь в ее сторону, и позабочусь о том, что мы не возьмем на себя ответственность за ее кончину.
— Трентон сказал тебе, что у меня к ней есть чувства, не так ли? — усмехнулся я.
Отец продолжал ухмыляться.
— Нет. На самом деле, он этого не говорил. Лишь сказал мне, что ты охотился за ней так, как он никогда раньше не видел, и у него были свои… подозрения. Я бы уже убил тебя собственными руками, если бы хоть на секунду поверил, что тебе когда-нибудь понравится сука Константин.
Он не лгал, и я не винил его.
Мне следовало бы убить себя собственными руками за то, что даже подумал, что могу хотеть от этой суки чего-то большего, чем ее кровь и боль.
— Я бы никогда не полюбил женщину Константин, — сказал я ему, и мой голос звенел.
— Я чертовски надеюсь, что нет. — С этими словами мой отец вытащил с другого конца стола свой нож и протянул его мне. — Тогда поклянись в этом. Поклянись клятвой Морелли. Поклянись Богом и Пресвятой Девой Матерью.
Я не должен был этого делать. Из-за той тени сомнения и греха, живущих внутри меня, мне никогда не нужно было брать у него этот нож. И гореть мне в аду до конца времен.
Но мне было все равно.
Впервые в моей жизни клятва Морелли значила для меня меньше, чем женщина, которую я должен был презирать.
Я провел лезвием по ладони, делая глубокий и точный порез. Кровь капала, струясь по руке рекой, когда крепко сжал пальцы.
— Клянусь Богом, именем Морелли, я презираю родословную семьи Константин, всегда буду презирать.
И я не лгал. Я презирал всю родословную семьи Константин. Ненавидел в них все, каждую фальшивую улыбку и насмешку, которые они показывали на своей обожаемой медиа-платформе по всему миру. Ненавидел их коррупцию, так мило скрытую за их социальным фасадом.
Я ненавидел Илэйн Константин и все, за что она выступала.
Мой отец кивнул и забрал у меня нож. Он бросил взгляд на мой порез и кинул нож на стол.
— Ты порезал слишком сильно, парень, — сказал он, но я пожал плечами, обматывая рану салфеткой.
— Я всегда режу слишком глубоко. Большая кровь дает более сильное обещание.
Он встал со стула и вернулся на свою сторону стола.
— Тебе нужно быть более осторожным с тем, кому ты это демонстрируешь, — сказал отец. — Если бы люди, хоть на секунду, подумали, что ты тот, кто ты есть…
Я так много раз слышал это раньше, что снова небрежно пожал плечами.
— Я не очень часто даю клятвы. Уже нет. Никто не увидит мои способности такими, какие они есть. Не от одного крошечного пореза на моей ладони.
В этом я был прав. Никто никогда не видел моего тела чудовища, каким оно было, даже моя мать. Тайна была глубоко связана между мной и человеком, который вырастил меня, чтобы я стал его наследником.
— Наша империя была построена на клятвах, — сказал он мне. — И такова была сила наших жизней. Никогда не забывай об этом и никогда не прекращай вкладываться в обещания, данные нашей семьей Господу.
Я посмотрел на картину Иисуса, висящей над его головой в дальней части обеденного зала, и мне стало интересно, каково это — жить в семьях, построенных без постоянного стремления к Благочестию, запятнанном в мире, основанном на лжи и коррупции.
Наша прошлая родословная была злой, и наша нынешняя иерархия никогда не колебалась, так что я снова не понимал, почему мой отец так стремился избежать конфликта с родословной, которая построила свою на уничтожении нашей.
— Мы могли бы погубить все их жалкое сборище, — сказал я. — И достаточно сильны. Мы должны нанести первый удар. Сейчас.
— Нет, — возразил отец и снова сел на свою сторону стола. — Мы ничего не предпримем против семьи Константин, пока я не решу, что мы готовы.