— Фотография ребенка есть?
— Вторая страница, ты пропустил, — Баро аккуратно перевернул несколько листов и вновь показал мне папку с делом, чтобы я внимательно изучил девчушку на снимке.
Совсем кроха, я бы четырех лет не дал: впалые щеки, вздернутый нос, болезненный вид, почти полное отсутствие волос на голове и редкие веснушки на бледно-серой коже. Короткая приписка от руки, сделанная кем-то из ребят, сообщал, что у малышки врожденная, труднопроизносимая болезнь. Что-то связанное с магическими потоками, который вредили без того слабому здоровью. Для стабилизации состояния требовались редкие препараты и постоянное наблюдение лекарей.
Привычка здраво смотреть на вещи позволила оценить ситуацию: если Оксане требовались деньги на лечение ребенка, она бы приняла их от кого угодно. Заработная плата во дворце не скромная, но ее бы не хватило на покрытие всех расходов. Женщина без мужа, одна растила ребенка. Специальное питание, физиотерапия, маготерапия, частный детский сад, где за такими малышней тщательно следили.
Вероятно, старший унтер-офицер Вавилов или кто-то из его подельников подкупил Оксану. Даже устроили в Зимний дворец, чтобы осуществить план нападения.
— Ее допросили, Влад. Она сказала, что должна была ударить цесаревича ножом, но передумала, — настаивал Баро, явно добиваясь от меня какой-то реакции.
— Самоубийственная миссия. Ее бы прикончили на месте, — сухо ответил я.
Было ли мне жаль Оксану? Нет. Она пошла на преступление сознательно, прекрасно понимая, что погибнет.
— В желании спасти свое дитя нет ничего дурного, ты же понимаешь… — с легким оттенком осуждением проговорил Баро.
Светлаков смутился, когда я приподнял бровь и склонил к плечу голову. До Монетного двора, за которым сразу шел Трубецкой бастион, оставалось всего несколько жалких метров. Однако я ждал продолжения отповеди, потому никуда не торопился. С интересом наблюдал за вальсом маленьких снежинок: они кружили, затем медленно оседали на одежде, волосах, зданиях и земле. И бумагу, где на белом фоне темнели пятна.
— Простите, ваше превосходительство, — внезапно Баро отступил и учтиво склонил голову второй раз за день. — Мне не следовало давать указания вышестоящему руководству.
— Правильно, — я с отвращением провел пальцами по влажным прядям. — Еще два замечания, после чего в штаб пойдет жалоба.
Светлаков пробормотал какое-то оскорбление на цыганском.
— Одно, — он вздрогнул, когда я похлопал его плечу, затем сжал крепко. До напряженных мышц и тихого вздоха Баро. — Не забывайте свое место, командир.
Пятиугольное здание тюрьмы давило мощью, пусть и состояло всего из двух этажей. Со временем я привык к нему. Больше трех лет я не вглядывался в окна, не разыскивал знакомые силуэты сквозь кованые решетки и не вспоминал бывших товарищей.
Судьба у всех одна: расстреляны, умерли в камерах или от пыток. Предательство родины не прощали даже воякам со стажем.
По традиции будущих заключенных сюда приводили поодиночке, затем уводили либо на свободу, что случалось редко, либо на расстрел. Во внутреннем дворе располагалась баня для заключенных, а сквозь затертое и грязное стекло просматривались душевые. Прогулки длились до получаса, обычно в сопровождении жандармов. Причем количество строго регламентировалось: подследственным — каждый день, каторжным — через день или два.
Сейчас на улице стояла тишина, как будто не вечер, а ночь беспросветная. Охранники у входа поздоровались со мной. Каждый из них с уважением склонил голову и не посмел поднять, пока я не добрался до приемной, где меня ждал заведующий.
Судя по бегающим глазкам, он рассчитывал, что я по дороге потеряюсь в сугробе.
— Ваше превосходительство, — лоб Ивана Романовича Комарова едва не пробил бетонный пол.
Его сослуживцы стояли в стороне, досматривать меня не спешили. Только один молодчик, совсем зеленый и необученный, неуверенно покосился на товарищей. Он выступил вперед, кашлянул, отчего у Комарова чуть не случился инфаркт. Иван Романович пошел пятнами и засипел, когда самоуверенный мальчишка негромко пропищал:
— Можно ваши документы?
Боже мой, неужели кто-то в этой богадельне знал наизусть порядок приема?
— Рябов! — вместе с воздухом выдавил Иван Романович и замахнулся на съежившегося парня. — Кому вопросы задаешь, дурень!
На мгновение вспыхнули и погасли желтые огоньки в огромных глазах.