- Изволю.
- В таком случае вам должно быть небезызвестно, что от древнейших времен и до наших дней так называемые бессовестные люди всегда имели успех и даже иногда удостоивались памятников от благодарного потомства, как, например, Наполеон Первый. Я на памятник не рассчитываю, нет-с, но рассчитываю на отличную квартиру, на роскошь, на богатство, на положение словом, на то, что мне нравится, не заботясь о совести, которой не имею чести знать... Ха-ха-ха! Вас, я вижу, удивляют мои положения?
- Не стесняйтесь... продолжайте, продолжайте...
- Я и не стесняюсь, предоставляя вам удивляться на доброе здоровье... Я человек без глупых предрассудков...
- Как же, вижу, совсем без предрассудков...
- И - заметьте - имею доблесть самостоятельного мнения. Са-мо-сто-ятель-ного! - продолжал он, начиная слегка заплетать языком... Все эти прежние идеалы отжили свой век... Довольно-с! А то - чем пугают людей: совесть!.. И наконец, самая эта совесть бывает различная. Одного она беспокоит именно за то, за что другой считает себя сосудом добродетели, как изображают эти сосуды в детских книжках... Наполеона Третьего, я полагаю, мучила бы совесть, даже допуская ее, если бы не удалась декабрьская резня, а Проходимцева, например, - если бы он прозевал случай нажить честно и благородно свои миллионы... У животных нет совести, и они - ничего, живут себе, не чувствуя в ней потребности. Этот фетиш поистаскался и перестает, слава богу, пугать даже и не особенно мудрящих людей. И gros publique* умней стала. А то, прежде, крикнет какой-нибудь любимый писатель: "Берегись, совесть!" - публика и ошалеет и остановится в нерешительности, словно перед городовым, готовым схватить за шиворот.
______________
* широкая публика (фр.).
- А теперь? - подал я реплику.
- А теперь хоть горло надорвите, господа проповедники и хранители священного знамени... Ваша песенка спета... Теперь иные песни поют старики поумнее и молодые писатели с новыми взглядами и с новыми задачами... Еще неумело, но тон взят верный... А моралистов слушать не желают... Довольно!.. Если же и прочтут, то... пожмут плечами и... усмехнутся... Вот хоть бы сам граф Лев Толстой... Его сиятельство дописался до чертиков со своей правдой и совестью, а в последнее время даже нелепые вещи пишет... Пусть забавляется его сиятельство на разных диалектах... Его философия нас не переделает-с. Мы жить хотим, а не резонерствовать без толку и философствовать на тему: что было бы, если б ничего не было? Да-с. Жить хотим в свое удовольствие и не по стариковской указке, а по своей! - воскликнул не без некоторого раздражения Щетинников, словно что-то все-таки ему мешало жить, несмотря на его бесстыдство, по своей указке.
Я молча взглядывал на это раскрасневшееся, красивое и наглое лицо, несомненно неглупое и энергичное; на эту статную, видную, уже выхоленную фигуру, дышавшую самоуверенностью и смелостью молодого, полного сил, наглеца, чувствующего под собою крепкую почву, и невольно вспомнил об его отце, который после смерти жены одиноко доживал свой век в маленьком заштатном городке на скромную свою пенсию. Вспомнил и порадовался, что он не видит и не слышит своего сына да, вероятно, и не вполне представляет себе, что вышло из его первенца - прежнего любимца.
Старый идеалист, старавшийся прожить всю свою жизнь по совести, веривший в добро, искавший, худо ли, хорошо ли, истины и стремившийся в своем маленьком скромном деле приложить свои идеи, - как бы поникла твоя седая голова при этих речах!..
А Щетинников между тем под влиянием хмеля становился все развязнее и наглее и словно хотел поразить меня независимостью своих мнений...
- Да-с... Все вопросы нравственности, собственно говоря, заключаются в приспособлении к духу времени и в успехе... Успех покрывает все. Сделайся я в некотором роде персоной, как Проходимцев, так ваши газеты и пикнуть обо мне не посмели бы, хотя бы я нажил не два миллиона, как мой патрон, а целых пять, и хотя бы моя совесть казалась бы либеральным дятлам не чище помойной ямы... Да наделай я каких угодно, с вашей точки зрения, пакостей... что из этого?.. Кого я побоюсь, если относительно прокурора я прав?.. Еще посвятили бы мне прочувствованные статьи... А я утром за кофе буду читать и... посмеиваться себе в бороду, пока совестливые дураки будут дожидаться меня в приемной... Ха-ха-ха! Вот вам и совесть... Однако... боюсь вас утомлять. И то, кажется, я с достаточной полнотой изложил свои взгляды! - проговорил Щетинников. - Пора туда, к старикам пойти... Ишь они разошлись, заспорили...
Он замолчал и прислушался. Из соседней комнаты явственно доносились громкие голоса.
Говорили о голоде и голодающих.
- А вы как об этом думаете?
- А мне-то что? Мне какое дело? От этого мне ни холоднее, ни теплее. Жалованье свое из правления я по-прежнему буду получать. Лепту свою я все-таки принес: триста рублей пожертвовал, вручив их одной любвеобильной старушке... Нельзя же... Noblesse oblige...* Может быть, с нею и экскурсию свершу в неурожайные губернии... Она носится с этой мыслью... Открывать хочет столовые. Сама имела глупость пожертвовать десять тысяч на это дело... Ищет людей и обратилась ко мне... Что ж, на месяц я поеду... Это в моде нынче, да и поездка с этой ярой филантропкой может мне пригодиться. Она с большими связями, эта старуха! - прибавил, засмеявшись пьяным смехом, Щетинников и, поднявшись, прошел в соседнюю комнату, откуда все еще доносился громкий разговор.
______________
* Положение обязывает... (фр.)
Я расплатился и вышел из ресторана.
Этот молодой человек с его цинизмом и наглостью не выходил у меня из головы, и я думал: "Неужели таких бесшабашных много?"
Это было бы ужасно, если б не было и другой молодежи, ничего общего не имеющей с господами Щетинниковыми и которая с презрением отворачивается от этого "нового слова" бесстыдства.