А что, если ягоды не помогут? Его брат знает ответ на этот вопрос, но, похоже, ответ страшный, хоть Джекоб и скрывает это.
Джекоб. Вилл, конечно, рассказывал про него Кларе, но показал только фотокарточку, на которой они оба еще совсем дети. Правда, взгляд у Джекоба уже тогда был совсем другой. Никакой мягкости и нежности, не то что у Вилла. А уж кротости и подавно.
Клара выскользнула из рук спящего Вилла и заботливо укрыла его ведьминым одеялом. На плече у Вилла сидела моль, черная как мрак ночи. Когда Клара наклонилась его поцеловать, моль упорхнула. Вилл спал очень крепко, и Клара, оставив его в каморке, вышла во двор.
Облепленный пирожными дом, красная луна в небе, сонмы светляков над колодцем, — все это до такой степени нереально, что казалось, она бродит в собственных снах, как сомнамбула. Все привычное и знакомое куда-то сгинуло. Все, о чем помнила, исчезло без следа. Оставался только Вилл, он единственный был знакомым и близким, но и у него сквозь кожу прорастает что-то чужое и страшное.
Лисицы во дворе не было. Ну конечно. Ушла с Джекобом. Ключ, как и обещано, нашелся прямо под воротами. Клара подняла его, ощупывая пальцами гладкий металл. От светляков в воздухе стоял неумолчный гул, как на пасеке. Сонно каркнул с дерева ворон. Но сквозь жужжание Клара расслышала и кое-что другое: пронзительное чик-чик, из-за которого лицо Джекоба омрачалось тревогой, из-за которого он сейчас снова ушел в лес. Кто же это подкарауливает там, за забором, такой ужасный, что от него даже в доме ведьмы прятаться не страшно.
Чик-чик. Вот опять. Как лязг металлических зубов. Клара отпрянула от забора. Длинные тени протянули к дому свои ручищи, и она снова ощутила тот же страх, что и в детстве, когда ее оставляли дома одну и на лестнице раздавались чьи-то шаги.
Надо было рассказать Виллу, что у его брата на уме. Если Джекоб не вернется, Вилл ей никогда этого не простит. Он вернется.
Должен вернуться.
Без него им отсюда в жизни не выбраться.
ПОРТНЯГА
Идет он за ними или нет? Джекоб замедлил шаг, чтобы охотник, чьей добычей они сейчас прикидывались, ненароком не отстал. И все равно, кроме собственных шагов, треска трухлявых веток да шороха листвы под ногами, он ничего не услышал. Да куда же он подевался? Джекоб уже начал побаиваться, не поборол ли, чего доброго, их преследователь страх перед ведьминым заклятием и не крадется ли именно сейчас, обойдя их с тыла, к заколдованным воротам, как вдруг где-то по левую руку снова послышалось знакомое чиканье. Выходит, люди не врут: прежде чем приступить к своему кровавому ремеслу, Портняга любит поиграть со своими жертвами как кошка с мышкой.
Никто толком не мог сказать, кто он такой и как выглядит. Жутким историям про Портнягу, наверно, столько же веков, сколько самому Черному Лесу. Одно только всякий знал в точности: Портнягой его прозвали, потому что одежки он себе шьет из человечьей кожи.
Чик-чик, звяк-звяк. Между деревьями открылась опушка, стая ворон снялась с черной кроны дуба, и взгляд Лисы предупредил его: «Берегись!» Чиканье раздалось вдруг совсем рядом, настолько громко, что заглушило даже вороний грай, и в ту же секунду луч фонарика выхватил из темноты застывшую под дубом фигуру.
Упершийся в него длинный палец света Портняге не понравился. Злобно рыча, он отмахивался от света как от назойливой мухи. Но Джекоб фонарь не отводил, высветил бородатое, заросшее коростой лицо, потом жуткую одежку, пошитую на первый взгляд всего-навсего из грубо выделанных звериных шкур, и огромные ручищи, которыми Портняга и лязгал в предвкушении кровавой потехи. Пальцы на левой руке заканчивались широкими клинками, каждый длиною с кинжал. Пальцы правой, не менее убийственной, увенчивались гигантскими швейными иглами. На каждой руке по пальцу недоставало: судя по всему, некоторые из жертв дорого продали свою жизнь. Однако самого Портнягу эти увечья, похоже, ничуть не затрудняли. Смертельно позвякивающие клинки и иглы так и сверкали в воздухе, словно загодя снимая мерку и расчерчивая в темноте раскрой того наряда, который он, Портняга, пошьет себе из кожи Джекоба.
Лиса ощерилась, попятилась, с рычанием прижалась к его ноге. Джекоб отпихнул ее назад, левой рукой выхватил саблю, а правой — нож Хануты.
Его противник был неповоротлив, как медведь, зато ручищи его кололи и рубили воздух, мелькая над зарослями чертополоха с устрашающей быстротой. Пустые, как у мертвеца, глаза не выражали ничего, но на бородатой роже застыла живодерская ухмылка матерого убийцы; он плотоядно облизывался, скаля желтые зубы, словно не прочь попробовать шкуру Джекоба и на вкус тоже.