— Какие такие рисунки? Вот еще! Ничего я не знаю!
— Но ведь вчера вечером вы снабдили каждый лист собственной подписью. Неужели вы хотите убедить нас, что это не ваша подпись? Может быть, вы думаете, что это мы всю ночь рисовали и заполняли тут разными сведениями несколько десятков страниц альбома такого большого формата? Вы же импрессионист, гражданин Суханович! Ваши впечатления об этом заводе на железнодорожной линии в Ольштын очень интересны. Только скажите нам откровенно: вот вы пишете, что там находится шарикоподшипниковый завод. Откуда вы об этом знаете? Ведь тот ваш спутник по вагону, который испачкался в смазке, ничего подобного не говорил. Может быть, вы надеялись, что генерал Гелен лучше заплатит за сведения о шарикоподшипниковом заводе, чем, предположим, за сведения о заводе стиральных машин? То, что вы морочите голову нам, это, как бы сказать, почти натурально, инстинктивно. Но почему вы, господин Врукк, готовились обдурить своих собственных работодателей? Ну ладно! Чтобы вас не слишком раздирали сомнения, скажу прямо — там вообще нет никаких предприятий. Тот пассажир просто подшутил над вами. Любит он пошутить, особенно когда знает, что разговаривает со шпионом...
Удар нанесен метко и беспощадно. Выбитый лобовой атакой, Врукк отступает на третью линию обороны. Он признает свое подлинное имя. Не признается только в «работе» на Гелена. Утверждает, что люди в Польше помнили его по службе в СС, что он хотел сменить фамилию, дабы «бежать от прошлого и начать новую жизнь». Говорит затем, что споил человека по фамилии Суханович, украл у него документы, паспорт и искусно вклеил туда свое фото.
— Господин Врукк, если надо, мы найдем время и для более длительных бесед. Это возможно. Но неужели вам до сих пор не пришло в голову, что мы можем проверить все ваши бумажки и прочее?.. Такого Сухановича вообще не существовало в природе! Зато могу сказать вам, что печати и подписи на ваших документах очень напоминают мне некоторых ваших знакомых по Берлину. Совсем такая же работа, как и вот это... Офицер кладет перед Врукком документы Махуры. Потом говорит вконец изумленному шпиону о «сборе грибов» в лесу под Ольштыном. Офицер призывает Врукка сказать всю правду — от начала и до самого горького конца. Читает ему фрагменты, вписанные в «личный счет», раскрывает перед пораженным и перепуганным шпионом картину его путешествия по Польше, бросает имена «контактов».
Конрад Врукк быстро вывешивает белый флаг и поет теперь песню на мотив... раскаяния. Его хозяева далеко — сейчас самому надо спасать свою голову. Врукк так ошеломлен всем, что он услышал о себе от офицера контрразведки, что уже без всякой надежды пытается лишь представить себя агентом «дяди Сэма». Однако через некоторое время отказывается и от этого намерения: дальнейший его рассказ уже выглядит очередным, логичным звеном операции «Ловкач» — звеном, которое крепко держит предыдущих исполнителей ее и будет использовано для следующих...
Глава двадцать восьмая «Крест боевых» 1954...
Очередная схватка на бесшумном фронте закончилась. Не удался врагу и этот фрагмент операции «Ловкач»... Настало время поговорить о приговоре за шпионаж и о награде за отвагу. 7 декабря 1953 года военный суд в Щецине приговорил Врукка и Ландвойгта к смертной казни, а Махуру к пожизненному заключению. Завербованные Врукком шпионы также вскоре предстали перед судом.
Виктор Крогуль приговорен к пожизненному заключению. Леокадия Беренд и Ядвига Гельхард получили по заслугам — по 10 лет тюрьмы, а Стефания Важна и Альберт Врукк — по 12 лет. В конце января 1954 года Первый сенат окружного суда во Франкфурте-на-Одере приговорил к 12 годам тюремного заключения Отгона Купша, обвиненного в организации и выполнении перебросок агентов через Одер и Нейсу, а Эдгара Зоммерфельда — к 10 годам. В резолютивной части приговора трибунал ГДР указал, что осужденные активно помогали империалистам в подготовке новой мировой войны и что их деятельность была прежде всего направлена против мирного развития Германской Демократической Республики.
Награду за мужество получил Мариан Возьняк. Это он первый из пограничников в памятную ночь на Одере автоматной очередью защитил сотрудника контрразведки от геленовского перевозчика. Вскоре после той ночи Мариан Возьняк дождался окончания срока службы, демобилизовался и вернулся на старую работу по специальности. 28 января 1954 года были вручены награды также сотрудникам контрразведки и пограничникам, которые особо отличились при ликвидации сетки генерала Гелена в Польше. «Крест боевых» — это в мирное время особенно высокая награда. Мариан Возьняк не смог прибыть в Варшаву вовремя. Поэтому двум офицерам было поручено отвезти и вручить ему в Кутне заслуженную награду.
Глава Глава двадцать девятая Территория, которую завоевали Врукк и Ландвойгт
Мой брат был храбрый летчик,
Пришел ему вызов вдруг.
Собрал он быстро чемодан
И укатил на юг.
Мой брат — завоеватель.
В стране у нас теснота.
Чужой страны захватить кусок —
Старинная наша мечта.
И брат захватил геройски
Кусок чужой страны:
Длины в том куске метр семьдесят пять
И метр пятьдесят глубины.
(Бертольд Брехт. «Мой брат был храбрый летчик». Из цикла «Детские стихи». Перевод с немецкого Вл. Нейштадт)
Ландвойгт, который был задержан пограничником Возьняком, посылал после приговора письмо за письмом в Берлин жене и постоянно получал от нее ответы. В письме от 15 января 1954 года посланец Аденауэра не жалеет (запоздалых) претензий по адресу своего канцлера: «Я надеялся, что в течение этих шести недель, прошедших со дня моего приговора, обо мне позаботится мое правительство, так, как это делается в каждом государстве, но, к сожалению, вижу, что ошибался. Попросту смертник провинился и на том конец. Достаточно того, что я согласился таскать для них каштаны из огня, а потом никто уже обо мне не беспокоится. ...Допускаю даже, что эти господа теперь не считают меня немцем. Но уже поздно разбираться теперь. Я не знаю, моя дорогая, когда получу ответ на свою просьбу о помиловании и каков будет этот ответ. Однако на всякий случай, чтобы ни о чем не забыть, хотел написать: из-за меня ты не губи свою молодую жизнь... Иди туда, где тебе нравится, пользуйся жизнью. Прости мне ту боль, которую я тебе причинил, и не держи на меня зла за это. Я сам виноват во всем...»
Пусть эти слова прочитают в Западном Берлине все те, кого генерал Гелен собирается использовать в качестве очередных «камешков» в наш огород. Пусть прочитают прежде, чем двинутся на восток — в Польшу или СССР. Пусть прочитают и хорошенько подумают над этими словами! Пусть также знают, что в отношении Врукка и Ландвойгта Государственный Совет Польской Народной Республики не воспользовался своим правом на помилование. Пусть не забывают этого!
Часть четвертая Еще двое, но наверное, не последние...
Столица Польши заканчивала свой трудовой день — четверг 28 января 1954 года. Витрины магазинов уже были закрыты металлическими жалюзи, а в жилых домах постепенно гасли огни. Однако, если бы вы зашли в большое здание на улице Фоксаль, 11, то увидели бы, что свет здесь горит — как и каждую ночь — почти во всех окнах.
Перед самой полуночью радисты ПАП (Польского агентства печати), помещающегося в этом здании, как раз начали передавать очередные телеграммы. Спустя минуту из аппаратов разных систем, работающих на приемных станциях в разных городах мира, начали выползать длинные полосы бумаги с текстом сообщения. Над ним склонились сотрудники московского ТАССа, пекинского Синьхуа, его принимали англичане из агентства Рейтер, что находится на Флитстрит в Лондоне, и в европейской дирекции американского агентства Юнайтед Пресс во Франкфурте-на-Майне... Одни аппараты были приспособлены к приему сообщений на русском языке, другие — на английском, третьи... Но все тексты звучали идентично: