Короткое пребывание в родном доме — и в путь!
Глава тридцать восьмая Двери закрыты и...
На рассвете 29 июля двое молодых людей пожали руки друг другу около железнодорожной станции в Пруднике:
— Ну, Генрик, ни пуха ни пера! Держись, парень!
— До свидания, Альфред! Держись и ты! Не забудь: седьмого августа встречаемся у Будзинских...
— Буду, непременно буду седьмого. Только ты не показывайся там раньше и не приставай к моей!
— Не бойся — девчонок в Польше хватит! Ну, бывай жив!
Кой быстрым шагом идет через город. Не проходит и часа, а уже старые стены силезского городка остаются далеко позади. Кой переходит через деревянный мосток и направляется к стоящему в сторонке среди зелени дому.
Он подходит к дверям, над которыми в нише видно большое каменное изваяние св. Флориана. Стучит. Сначала тихо, потом все громче и настойчивее... Уставшие от тяжелой работы на жатве сельские жители спят мертвым сном. Генрик Кой начинает стучать ногой в окованную дверь. Наконец в окне показывается заспанное женское лицо.
— В чем дело?
— Откройте!
— Кто вы такой?
— Свой. Откройте! У меня дело к вашему сыну...
— В такую-то пору?!
— Я с дороги. Важное дело.
Окно закрывается, слышится какая-то возня в двухэтажном доме. Генрик Кой обдумывает детали предстоящего разговора: «Здорово, Герберт! Ну, наслужился уже в армии? Теперь спину гнешь на отцовском хозяйстве? Эх, парень! Ну какая тебе польза от этого? Я бы предложил тебе кое-что получше: и руки не устанут, и жить приличнее будешь. Вот послушай...»
Размышления Коя прерывает звон ключа в замке. Кой решительно ступает в открытые двери, придерживая одной рукой в кармане свой последний «аргумент» для человеческой совести: отличные швейцарские часы на нейлоновом ремешке.
В комнате полумрак. Старый хозяин, отворивший двери, не слишком гостеприимен:
— Ну чего надо?
— Як Герберту.
— Спит! В чем дело?
— Это личное...
— Кто вы?
— Его товарищ... Кой, Генрик Кой.
Старик теперь внимательнее присматривается к пришельцу, отыскивая в памяти обрывки давно слышанного разговора. Внезапно он выпрямляется, остатки сна слетают с него. Он загораживает дорогу Кою, который собрался присесть на широкой дубовой скамейке у окна.
— В прошлом году вы удрали в Берлин? Люди говорили...
— А если и так, то что? Красивый город...
— Тут мой дом... Вон!
— Я ничего от вас не хочу... Мне просто нужно поговорить с вашим сыном... Ну что вы так набычились? Я уж сколько лет знаком с вашим Гербертом...
— Вон, говорю! Сейчас же!
— Ну ладно, ладно, только не верещите так! Может быть, ваш сын еще пожалеет, что вы не дали ему поговорить со старым компаньоном? Ему, наверно, будет интересно, по какому я делу...
— Нечем интересоваться! Ну!.. Пошел вон!
— Вон, говорю! Сейчас же!
Генрик Кой плюет на порог и поспешно выходит. На дворе уже совсем светло. Неудачник быстро шагает по дороге и украдкой оглядывается: не идет ли кто-нибудь за ним. Нет, одинокий дом как бы снова погрузился в прерванный сон... Однако, когда Кой оглядывается в последний раз, ему видно — кто-то быстро выводит коня. Кой не-194
медленно залезает в кусты и, притаившись в густой зелени, ждет: поедут ли за ним в погоню? Но через несколько минут до агента доносятся знакомые звуки: выезжает жатка. Кой облегченно вздыхает, ждет еще несколько минут, а потом возвращается в Прудник, где генерал Гелен наметил нового агента — «Сабину»: пока что ее еще зовут Элижбетой Стоклоса...
Журналист, путешествующий по следам геленовского шпиона, появляется в усадьбе старого Вырвиха ровно через год после того памятного рассвета, который мог стать сумерками молодого человека, заочно получившего кличку «Вирт». Вот и сам Герберт. Вместе с отцом он собирает урожай, работая на той самой жатке, стрекот которой был прощальной музыкой для незадачливого геленовского вербовщика.
Старого крестьянина не нужно долго просить — он охотно рассказывает все, что произошло год назад на рассвете. Как же просчитались Генрик Кой и его распорядители! Во имя чего должен был служить Вырвих гитлеровским генералам, нанятым за доллары? Старый Вырвих был прежде бедняком, теперь ему живется хорошо. Его второй сын — Юзеф — тоже демобилизовался и работает сейчас на шахте «Весёла-2». Он отличный шахтер и постоянно вырабатывает около Двухсот процентов нормы — разве ему плохо? Однако не только благосостояние семьи Вырвихов обрекло на поражение геленовского вербовщика. Есть и еще более глубокие причины, о которых не подумал Кой, может быть, труднее определяемые, но зато значительно более решающие: старый Вырвих еще в молодости боролся за Польшу, принимал участие в силезских восстаниях, сражался под горой св. Анны... Он и сегодня еще напевает песенку — ту самую, с которой в молодости шел на битву:
Будет сеча, будем биться, Как велел нам бог и край! Надо, братья, торопиться В нашей Польше сделать рай!Глава тридцать девятая ...И двери открыты
— Дома панна Элижбета Стоклоса?
— Нет, еще не вернулась с работы. Может быть, пан хочет подождать?
— Благодарю. Погода хороша, лучше подожду на улице... Извините!
Генрик Кой возвращается на скамейку в сквере около дома номер 9 по улице Мицкевича в Пруднике. Садится боком и наблюдает за входом в дом. Время тянется медленно. Проще всего было бы пойти на государственный хлопчатобумажный комбинат, где Стоклоса работает ткачихой, но Кой как бывший работник комбината не может теперь показаться там. Как раз на комбинате в 1949 году он познакомился с Элижбетой, когда она еще была двадцатилетней девушкой. Они подружились, Кой часто посещал ее дом, а однажды даже привел туда своего приятеля Альфреда Петрушку. Из Германии он написал ей всего один раз, а потом забыл. Вероятно, она уже похоронила его в душе...
Как-то она примет его? Не вышла ли она замуж? Да и согласится ли стать осведомителем разведки Гелена? А если не даст согласия, то не поднимет ли заодно и тревогу?..
Уже давно пробило четыре часа пополудни, а Элижбеты все еще не было. Кой больше не мог сидеть на той же скамейке: боялся привлечь внимание жильцов дома. Но ему не хотелось и шататься по городу: ненароком можно встретить кого-нибудь из давних знакомых... Было уже около пяти, когда он снова постучал в квартиру Стоклосы. «Нет, еще не вернулась». Кой решил отказаться от этого свидания и приехать в Прудник потом. Он уже собирался уйти, когда услышал быстрые шаги на лестнице. Кой перегнулся через перила и увидел знакомую фигуру девушки. Она была одна.
Они встретились на полпути. Кой загородил ей дорогу. Стоклоса взглянула на него и невольно выкрикнула его имя. Он сильно, до боли, сжал ее руку.
— Не кричи! Зайдем к тебе, поговорим как следует... К чему так кричать?..
Глава сороковая Каменное сердце
— Ну, теперь ты уже знаешь, что со мной произошло?
— Ты всегда был большим ловкачом, Генрик, всегда...
— Опять забыла! Ты должна вычеркнуть из памяти этого Генрика. Ты никогда не знала такого... Меня зовут Линек. Ян Линек!
— Хорошо, хорошо... Янек. Это красиво звучит — Янек! Теперь поцелуешь меня, Янек?
Элижбета Стоклоса была не слишком разборчивой. Ей очень импонировало; когда Генрик Кой в разговоре, как бы нехотя, бросал названия больших иностранных городов или, словно мимоходом, упоминал о своей теперешней зажиточности, о громадном доверии, которым он пользуется у своих начальников, о порученной ему почетной миссии. Сначала Кой говорил об этом поверхностно, рассказывая Элижбете больше о самом себе. Однако позже, когда Кой убедился, что девушка по-прежнему любит его, он перешел к существу дела. Первые туманные намеки на возможность сотрудничества в разведке Гелена не были поняты Элижбетой. Когда предложение было сделано более прозрачно, последовал решительный отказ. Поэтому Генрик Кой прекратил попытку вербовки. Но не надолго, весьма не надолго... А точнее — на одну ночь. Эту ночь он провел с Элижбетой. Рано утром посланец Гелена уже поздравлял себя с первой выигранной битвой. В соответствии с приказом хозяев агент «Сабина» была завербована...