— Нет, нет, господа! Я очень вам благодарен за доверие... Но я на это не пойду. Я вас совершенно не знаю. Не знаю также, кто вас прислал. Прошу не обижаться на меня, но так уж не раз было, что кого-нибудь подговорят перейти зеленую границу, а потом... только его и видали! Прошу вас не ставить мне этого в вину... но, правда... я вас не знаю. Не хочу я гнить в польской тюрьме, нет!
— Вы нам все больше нравитесь, герр Ландвойгт! С такой предусмотрительностью и благоразумием вы пойдете далеко. У вас действительно нет оснований верить нам на слово. Но мы не одиноки. Просим вас завтра зайти в полицейский комиссариат на Фресенштрассе, пятнадцать. Там вы поговорите о нас с начальником отдела «V». Вы, конечно, осведомлены, что это политический отдел. Там вы все узнаете о нас, и это будет для вас более важно, чем уговоры двух посторонних людей. Конечно, мы можем рассказать о себе все, но вдруг вам что-нибудь покажется сомнительным. А там... там государственное учреждение! Завтра мы снова приедем сюда. Можно в это же время? Вы уже будете о нас знать многое, и у вас останется день на размышления. Как это говорят французы — ночь приносит хорошие советы. Согласитесь вы на нате предложение, значит большой заработок в вашем кармане. Не захотите, мы все равно расстанемся друзьями. Вы нам очень нравитесь, и мы хотели бы договориться с вами, но в конце концов Берлин изобилует молодыми смелыми людьми, которые хотят заработать побольше... До завтра!
Глава вторая Третья папироса
Нет, мы не пойдем с Гейнцем Ландвойгтом в здание президиума западногерманской полиции. Правда, мы могли бы без особого труда попасть туда, если... если бы мы, например, крикнули на одной из западноберлинских улиц «Да здравствует мир!» или «Долой наследников Гитлера!» Нас сразу бы приволокли туда. Поэтому лучше пройдемся пока к старинной западноберлинской ратуше, где сейчас поместился председатель так называемой «Свободной демократической партии Германии», то есть одной из партий правительственной коалиции Западного Берлина. Его имя — Карл Губерт Швеннике. Он мог бы рассказать нам множество любопытных вещей о делах разведки, так как при Гитлере носил пышный титул «Abwehrbeauftragter der Geheimen Staatspolizei»[2], то есть был уполномоченным гестапо по делам контрразведки. Сомнительно только, захотел бы он разговаривать с нами...
Время на часах ратуши летит быстро. Нам пора возвращаться во французский сектор, где сегодня должен быть продолжен вчерашний разговор. О, теперь он, вероятно, будет иным...
Что мы видим! Фрау Гильда Ландвийгт хлопочет возле стола, накрывает его снежно-белой скатертью, ставит три хрустальные рюмки и бутылку коньяку. Ее муж уже не ходит в рваных шлепанцах и мягкой рубашке, как это было вчера. Сегодня он одет в новый костюм, а его гладко зализанные волосы хранят следы недавнего пребывания у парикмахера. Почти одновременно с сигналом, возвестившим по радио 18.00, у входных дверей раздается звонок. Гейнц Ландвойгт выключает приемник, обрывая диктора РИАС (радиостанция в американском секторе), который читал последние известия, и спешит навстречу гостям. Звучат обычные банальные фразы. Потом звенят рюмки: трое мужчин слегка чокаются при громком «Прозит!» Гейнц Ландвойгт еще раз проверяет, не подслушивает ли кто под дверью, и с увлечением рассказывает гостям результаты своего разговора в полицей-президиуме. Оба прибывших слушают с легкой улыбкой: ну, теперь герр Ландвойгт сам знает, с кем имеет дело.
— Да, мои господа! Офицер отдела «V» сказал мне, что я имею дело с приличными людьми, а не с какими-нибудь подозрительными агентами... Впрочем, я сразу почувствовал к господам большое доверие, но вы сами понимаете, в таких делах никогда не лишне быть осторожным... Возле меня немало всяких людей вертелось... Англичане, французы, а больше всего американцы...
— Мы знаем об этом. Хороню знаем. Американцы купили у вас имена и фамилии нескольких надежных речников, плавающих на барках, идущих в Польшу.
— Майн готт! И это вам известно?! Зачем им эти фамилии? Мне они не сказали...
— Не стройте из себя слишком наивного человека, герр Ландвойгт! Ведь вам и тогда ясно было, что речь идет о верных людях — прежде всего таких, которые служили в СС или СА и не страдают разными там предрассудками, если речь идет о получении крупных сумм за мелкие услуги.
— Да, вспоминаю! Именно так был поставлен вопрос... Я дал им несколько фамилий знакомых водников. Но ведь в этом нет никакого преступления, верно?
— Американцы пошлют теперь к ним своих уполномоченных, которые предложат вашим знакомым разную работу по переброске людей в Польшу. Следует надеяться, что водники согласятся. Ведь не зря же вы доверяете им, не взяли же вы несколько сот марок за указание какого-нибудь ненадежного типа?
— А если кто-нибудь не согласится?
— Вы, герр Ландвойгт, мужественный человек, у вас четыре высокие награды за войну, но при всем том вы, простите нашу откровенность, немного наивный человек. Те, кто не соглашаются на такие конкретные предложения, обычно кончают удивительно трагически... Один случайно поскользнется ночью на палубе барки и утонет в море, другого на пустой улице вдруг раздавит случайная машина, которая до этого мирно стояла возле дома несколько часов подряд, третий... В общем разные случаи бывают в жизни. Американцы — люди без особых предрассудков. Немецкая кровь для них стоит дешево. Но близятся дни, когда мы снова возьмем в свои руки борьбу за объединение Европы, когда мы поведем народы против большевизма, когда лавиной двинемся вперед, чтобы выгнать поляков с вашей родной стороны, герр Ландвойгт! Вы хорошо поступили, что не стали сотрудничать с американцами. Придет время, когда мы беспощадно расправимся с теми нашими земляками, которые запродались чужим разведкам. Американцы нам нужны, но... до поры до времени! Мы, то есть Германия, скоро будем иметь двенадцать дивизий. Но это лишь начало. У нас уже сегодня есть многое, что необходимо в современной войне... Ну, выпьем, господа! За германский новый порядок в Европе! Прозит!..
Трое мужчин чокнулись.
На Берлин спускался густой туман. За окном можно было увидеть его белесую пелену, застилавшую крыши и улицы. Но в квартире на Герихтштрассе тепло и уютно. Коньяк горячил собеседников, и многие трудные дела становились вдруг легкими, завтра представлялось более светлым и безоблачным. Ландвойгт открыл серебряную шкатулку, угостил Кайзера и Торглера хорошими сигаретами. Оба взяли. Жестом гостеприимного и предупредительного хозяина Ландвойгт зажег спичку и поднес огонек обоим гостям. Потом хотел прикурить от этой же спички сам, но Кайзер бесцеремонно потушил ее и сказал:
— Никогда не делайте этого, герр Ландвойгт! Вы меня извините за то, что я потушил спичку, но человек, который столько повоевал, как я, может стать суеверным. Вы еще молоды, чтобы знать это, но я вам скажу: не следует прикуривать от той же спички третьему!
— Я слышал об этом. Но в чем тут смысл?
— Это повелось еще с первой мировой войны, когда наши солдаты вдоволь насиделись в окопах во Фландрии. Это был зитцкриг, а не блицкриг[3]... И вот, молодой человек, что произошло: напротив нас, в английских окопах, «томми» поставили своих отборных стрелков, по-нынешнему снайперов. Ночь. Смотрит зорко такой «томми» и видит, как у нас в окопе зажигается спичка. Тогда стрелок следит, в какую сторону солдат протянет спичку. Теперь прикуривает второй. Еще две секунды, и прикуривает третий, которого снайпер уже взял на мушку и посылает ему пулю прямо в лоб... Гейнц, молодой человек, хорошенько запомните это: в жизни за огнем нужно тянуться первому!..