Я как раз произносил те же самые отрепетированные реплики, которые произносил десятки раз, когда на меня бросилось большое, твердое тело. Пустой взгляд, который был у него всего несколько мгновений назад, давно исчез, сменившись ненавистью, которая искажает его лицо от ярости. Натан бьет меня примерно посередине и впечатывает в стену, выбивая воздух из моих легких и ударяя затылком о твердое дерево.
Завтра это убьет, как Чума.
Из горла Лейлы вырывается крик, и я слышу тяжелые шаги Имперцев, которые подбегают, чтобы вмешаться. — Нет! — кричу я им, уворачиваясь от удара, направленного мне в нос, в то время как охранники замирают в замешательстве. — Я сам с ним разберусь.
Он наносит еще один удар, который должен сломать мне челюсть. Я уклоняюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как его кулак врезается в деревянную стену, где находилось мое лицо, и разлетается на щепки, когда его руки пробивают ее насквозь.
Боевые инстинкты берут верх, и я даже не пытаюсь дотянуться, чтобы использовать силу Натана. Когда его кулак все еще остается в стене, я подныриваю под его вытянутую руку и выдергиваю запястье, заводя руку за спину и прижимая ее под левой лопаткой. Он хрипит от боли и наносит мне сильный удар ногой в коленную чашечку. Боль пронзает мою ногу, когда он вырывается из моего захвата и поднимает свой сверхъестественно сильный кулак.
Не обращая внимания на боль в колене, я опускаюсь и разворачиваю ногу по широкой дуге, задевая его лодыжки и отправляя его на спину. Затем я оказываюсь на нем сверху, прижав его руки коленями, и наконец-то позволяю его мужественной силе вырваться на поверхность, зная, что не смогу удержать его, не используя его собственную силу против него. Он корчится, оскалив зубы.
— Заткнись и слушай меня, — задыхаюсь я. — Мы можем сделать это легким путем или трудным. Лично я предпочту легкий путь.
— Она моя дочь! — кричит он, пытаясь оторвать меня от себя, и в его глазах отражается страдание.
— Ну, очевидно, ты не считаешься с моими чувствами, потому что хочешь сделать это сложным путем. — Я вздыхаю, разворачиваю кулак и бью его в челюсть. Его голова откидывается в сторону, оглушая его достаточно надолго, чтобы я мог говорить. — Если ты не будешь сотрудничать, то даже твоя жена не сможет исцелить твое разбитое тело, когда я закончу с тобой. Поэтому я предлагаю тебе поблагодарить меня за то, что я не убил тебя прямо здесь, на глазах у твоей семьи, и сделать то, что я скажу.
Натан замирает подо мной, борьба, казалось, исчезает из его глаз. Я сдвигаюсь, приседаю рядом с ним и смотрю на его поверженную фигуру. — А теперь вставай, пока я не передумал, — пробормотал я, поднимаясь на ноги. Когда он не сдвинулся с места, я добавил: — Терпение для меня так же чуждо, как и милосердие, так что я бы не стал испытывать твою удачу.
В этот момент он поднимается на ноги и встает перед своей сгрудившейся семьей, закрывая их от меня. Защищая их от монстра. Я не свожу с них глаз, впитывая слезы, текущие по их щекам, и рыдания, срывающиеся с их губ, пока отдаю приказы Имперцам.
Они поспешно выполняют мои команды, связывая пленников, а я небрежно добавляю: — Держитесь боковых улиц. Очевидно, я сегодня в хорошем настроении. Чувствую себя милосердным, если хотите, — выдохнул я. — Так что я предпочел бы обойтись без зрителей.
Имперцы хмыкают в знак согласия, слегка улыбаясь моей идее милосердия. Через несколько минут Натан, Лейла и двое их мальчиков привязаны и бредут за лошадьми. Они крутят головами по сторонам, в их взглядах горит ненависть, когда они смотрят на Эбигейл, связанную и крепко держащуюся в моей хватке.
Они знают, что теперь произойдет. Моя репутация довольно известна, рассказы о чудовище-убийце ходят по улицам.
Это та часть, где я убиваю Обыкновенных, а Имперцы сопровождают преступников в Скорчи, где они, скорее всего, последуют за ней в смерть. В условиях дневной жары и ночных заморозков добраться до другой стороны пустыни, где расположены города Дор и Тандо, — задача не из легких. Не говоря уже о том, что я только что приговорил эту семью к попытке сделать именно это, не имея ни припасов, ни еды, ни воды, ни надежды.
Это гораздо более мучительная смерть, чем та, которая ждет их дочь-обыкновенную.
— Пожалуйста! Я умоляю вас, пожалуйста, пощадите ее! — кричит мне Лейла между рыданиями, шаркая по булыжникам за лошадьми. — Она всего лишь ребенок…
Имперец, сидящий на лошади сзади, ударяет ее по лицу, прерывая ее мольбу. — Заткнись, Трущобница.