Теперь остались только крики мести, стальные глаза, не обещающие пощады, и украденный серебряный кинжал, такой дорогой мне, но такой вероятный, что вонзится в мое сердце.
— Мне наплевать, если ты забудешь, кто я по названию, лишь бы ты помнила, кто я для тебя.
Я открываю рот, чтобы рассмеяться, но вместо этого с губ срывается всхлип, и мое тело решает содрогнуться от боли, а не от юмора.
О, я помню, кто он для меня.
Как я могла забыть убийцу своего отца?
Я шатаюсь вперед, моргая от непрерывного потока дождя и слез.
Густая, горячая жидкость стекает по моему клейму, по моему телу, по самому моему существу.
Мед.
Так я говорю себе.
Это просто мед.
Эпилог
Китт
Прошло три дня с тех пор, как я увидел своего отца, лежащего мертвым в грязи.
Три дня прошло с тех пор, как я в последний раз спал.
Три дня прошло с тех пор, как я мог закрыть глаза и не видеть его окровавленного тела.
Три дня прошло с тех пор, как Сопротивление атаковало на последнем Испытании.
Три дня прошло с тех пор, как девушка, которой я доверял, которую хотел, стала убийцей и предательницей.
Три дня прошло с тех пор, как я стал королем.
Корона на моей голове тяжела, как и мои веки, как и тяжесть королевства, которое теперь лежит на моих плечах. Я моргаю, просыпаясь, вспоминая, что увижу, если поддамся усталости.
Мой единственный настоящий родитель мертв. Родитель, которому я всю жизнь старался угодить, которым гордился. Безжизненно лежит рядом со мной. Мои колени погружаются в грязь, когда мои слезы падают на его окровавленную грудь, на его разорванную шею…
Я заглушаю кричащие мысли, которые вот уже десятки часов эхом отдаются в моем черепе. Мой взгляд возвращается к любимому креслу отца — коричневой коже, потертой от многолетнего сидения. Я обнаружил, что довольно часто изучаю его, даже когда он был жив и сидел в нем, подписывая договоры и разрабатывая стратегию.
Я изучал все, что он делал.
До того, как он был жестоко убит.
— Китт.
Кай.
Мой Энфорсер.
Он заходит в кабинет, слегка постучав костяшками пальцев по открытой двери, и звучит почти робко. Я чуть не смеюсь, глядя на то, как Кай старается быть осторожным рядом со мной. Это доблестная попытка, хотя я не просил его о жалости.
Я не такой, как Кай. Я не хладнокровен и собран, и не ношу постоянно тщательно сконструированную маску. Мои эмоции на виду, мое сердце на рукаве. Я — Китт, брат, который должен быть добрым и очаровательным. Говорят, что он станет самым добрым королем, которого когда-либо видела Илья.
Неправда.
Я чувствую все, что угодно, только не доброту.
Я чувствую ярость и горе. Неадекватность и пустоту. Отчаяние и…
— Ты хотел меня видеть? — Слова брата звучат мягко, слегка обеспокоенно.
Так и должно быть. Добрый Китт не ведет себя как сумасшедший. Добрый Китт заботливый, а не убийца.
Добрый Китт изменился.
Горе — сука.
— Да. Присаживайтесь. — Я небрежным жестом указываю Каю на его обычный стул. Его взгляд скользит по изношенному отцовскому, прежде чем он садится, скрестив лодыжки на коленях.
Он наклоняется вперед, и его глаза ищут в моих ответы, которых он не найдет. — Как дела, Китт?
Забота, звучащая в его голосе, раскалывает мое сердце, ставшее таким холодным за последние семьдесят два часа. Мой взгляд слегка смягчается, на мгновение переключаясь больше на Китта и меньше на короля. Он все еще мой брат, единственная плоть и кровь, которая у меня осталась. Может быть, даже единственный человек, который у меня остался.
— Я… делаю дела.
Делаю дела? Что это был за ответ, черт возьми?
Я прочищаю горло. — Как поживает, — колеблюсь я, — мама?
Она не моя мать. Моя мать мертва, как и мой отец.
— Она… справляется. — Кай слабо улыбается. — Она не хочет выходить из своей комнаты. Как будто горе от его потери медленно… — он опускает глаза, возвращаясь к потертому креслу отца, чтобы отвлечься от невысказанных слов.
— Я понимаю. — Я действительно понимаю, что она чувствует. Каково это — быть поглощенным, задушенным горем.
Я перевожу взгляд на Кая, смотрю на его напряженные плечи, на его ушибленные и окровавленные костяшки пальцев.
Мне жаль того, кого или что он ударил, чтобы отвлечься.
Я чуть не цокаю языком, желая укорить младшего брата за то, что он надел на себя эту холодную маску. Он никогда так не поступает, никогда не закрывает меня от своих чувств, как сейчас.