Захлопываю дверь. Владимир еще что-то продолжает орать, нехило так взбешенный. Пиликают оповещения из его мобильной игрушки.
— Значит, живой, — скрестив руки на груди, облокачиваюсь на стену.
Японка сужает раскосые глаза и раздраженно дергает ярко-алый темляк, петлей обвивающий рукоять катаны.
— Извини, что разочаровала, — возмущенно бросает. — Ты ведь ожидал увидеть его голову, насаженную на мою катану.
— Я всё слышу! — взвизгивает цесаревич. — Вы эти шутки бросьте! На грани пляшете!
Не обращаем на визги внимания.
— Ожидал, — не спорю и, оглядев крепкие бедра японки, демонстративно вожу языком по губам. — Ох, как бы я тебя наказал. Шлепками бы не ограничился.
Аяно смущается, но глаза начинают блестеть, розовые губки приоткрываются:
— Дурак, — томным голосом выдыхает тихо. — Озабоченный.
За дверью становится подозрительно тихо.
— Ваше Высочество, — кричу. — Вы собираетесь выходить?
— Я к вам не выйду, — раздается испуганное. — Вы себя послушайте, головорезы. Голова на катане, вот как значит! Где моя охрана вообще? Как вас пустили?
И продолжает пиликать в свои «кексики», неудавшийся кондитер.
У каждого свои причуды, так что не осуждаю. Безусловно, «кексики» лучше, чем всякая садистская хрень, которой частенько подвержены сильные мира сего. Вроде двадцать первый век, хоть и боярский, а до сих пор многие безнаказанно избивают простолюдинов, насилуют служанок, занимаются прочей паршивостью. Даже помню на эту тему кое-что из уроков по обществознанию. Когда социальные лифты отсутствуют, социальные группы превращаются в болота. Дворяне ленятся и борзеют, средние классы отчаиваются и перестают прогрессировать. Боярская Россия с военной точки зрения очень сильная страна благодаря тем же дворянам, но такой иерархический подход морально устаревает. Всё из-за закрытости во владении живы. Мало сильных юзеров. Китайцы уже модернизировали свой строй, их каратистские Школы принимают таланты любого происхождения. А Школы у них не уступают во влиянии дворянским родам. Да даже британцы уже провели реформы, а они как бы плохие ребята, которые связались с демонами и инферно. Зато русские аристократы никак не решатся тянуть вверх свой же народ. Обзывают земляков, которые говорят на том же языке, верят в тех же богов, чернью и голытьбой. Нормально это вообще?
Еще пять минут ждем с Аяно в коридоре, пока цесаревич завершит свои дела и наиграется. А он не торопится.
— Слушайте, — не выдерживаю, пытаясь оставаться вежливым к значимой персоне. — По-честному, мне похрен на вашу безопасность, но меня ждут дела. Вам же лучше прекращать страдать ерундой. Уже убили ваших сановников. Выходите и рассказывайте всё про Рудковского и его «зомбаков».
— Каких еще «зомбакаов»? — удивляется за дверью Владимир. — Причем здесь генерал-полицмейстер? Расследованием убийств занимаются лучшие следователи. Но впредь буду иметь в виду твое желание помочь специалистам, поручик. Если понадобится кого-то ликвидировать, тебя, Перун, позовут. Может быть.
Вот вроде взрослый дядя, обычно очень даже хитровывернутый, а капризничает, не думая, что сейчас вломлюсь и окунув его шевелюру в платиновый сортир, выпытаю все, что нужно.
Аяно почувствовала мое настроение, поэтому, опустив руку мне на плечо, пытается успокоить:
— Погоди, не горячись. Хуже только сделаешь. Сейчас цесаревич успокоится.
— А мне это надо, Аяно? — рычу. — Это на меня уже вторые сутки устраивают сафари, а прячется как страус ваш всеми любимый цесаревич.
Я вдруг замираю, принюхиваюсь. Резко дергаю за ручку двери. Заперто. Закрыться уже успел.
— Живо выходите! — дверь ходит ходуном от моих стуков. — Здесь пахнет газом.
— Потому что я на толчке сижу, кретин!
Игнорирую реплику и окутываю себя с Аяно Огнеупором. В то же время вхожу к цесаревичу в личную уборную самым деликатным способом, который сейчас возможен. Чуть-чуть не рассчитываю подачу, и выбитая с ноги дверь врезается в окно, пролетев перед носом цесаревича. Он испуганно вскрикивает. Хорошо, что уже штаны натянул. Просто сидит на своем платиновом троне и рубится в «кексики», закрывшись от внешнего мира.
Успеваю замотать будущего императора в Огнеупор за секунду до ярко-красной вспышки. Взрывом сносит межкомнатные стены. Огонь пожирает весь этаж, переплетающиеся языки пламени скачут по полу, потолку, обломкам стен. Только мы с японкой и вскочившим с пьедестала цесаревичем стоим невредимые.
— Врубайте доспехи, — командую я, когда из коридора помимо стрекота пламени раздаются легкие шаги. — Мононоке, уводи цесаревича через окно.
Японка кивает Владимиру.