А последние события показали, что тандем монстров уже наступает физически. Убили Деймона Настьева, под предлогом его покушения на племянницу, и прибрали к себе его Дом.
Захват усадьбы Долгоногих нельзя было не использовать для совместного удара. Андрей решился на конфронтацию, обещав членам Круга спасти устоявшийся строй: аристократы вверху, чернь внизу. Заслуги Перуна в Афгане уже не имеют значения, когда он тот же Афган создает здесь, дома. Под воздействием момента Круг решился устранить школьника, да и император не наложил вето на решение собрания.
Только Андрей недооценил мощь этого Перуна и глупость своего сына-гения и двух других Полковоев. Втроем вышли против афганского отморозка и тем самым погубили себя. Зачем? У них было численное и огневое преимущество. Столько Домов поддалось страху, скинувшись по сотне лучших дружинников. Надо было стереть усадьбу Долгоногих вместе с Перуном в порошок, а не играть в честных поединщиков. Да и разве это честные? Трое против одного? В чем смысл?
Андрей поднимает трубку с телефона на столе и набирает род Эльсов:
— Друг Эдуард, я, как никто другой, понимаю твою утрату сына и сам переживаю ровно такое же горе, но нам нужно решить, как действовать против общего врага…
— Он вернул мне сына, Андр, — прерывает герцога старый друг.
У Андрея чаще забилось сердце.
— Слава жив?
— Да, Бесонов только что вломился в мой дом, разнес к чертям всю охрану, и бросил к моим ногам сына. Бездыханного, но живого. Половина усадьбы сгорела от его молний, Андр. Я никогда не видел столь впечатляющей силы. Пули и техники огибают этого мальчика, словно заговоренные, — пауза. — Мне звонили Курбышевы. До меня он провернул то же самое с ними.
— Что «то же самое»?
— Пошвырялся молниями в охрану, сжег в назидание поместье и вернул живым племянника.
Андрей хватается за грудь. Кажется, сейчас его стукнет инфаркт. От разрывающей изнутри надежды.
— Он заставил написать отказ от военного конфликта с ним, Андр, — без нотки печали говорит Эдуард. — Курбышевы тоже подписали мир. Мы выплатим ему по сто миллионов. Сумму он, кажется, назвал от балды. Но, знаешь, без разницы уже.
— Без вас не состоится операция, — бросает Андрей, хотя мысли его крутятся о совсем другом. Жив ли Глеб? — И Гюрза раздавит нас поодиночке.
— Андр, очнись. Перун бы уже раздавил нас, если бы хотел. Час назад он топтал ковер в моей спальне и мог десять раз меня прикончить. Мы ему даром не сдались.
— Но синдикат Гюрзы…
— Правильнее его называть Дом Бесоновых, — прерывает Эдуард. — Да, Бородова может нас раздавить в экономическом плане. Ее торговая и имиджевая стратегии очень эффективны. Но это уже конкуренция, а не военное противостояние. Рыночными методами нам никто не запрещал бороться. Время быть бизнесменами, а не боевиками.
— Я тебя понял, — вынужденно вздыхает Андрей и говорит, то, что его сейчас больше всего на свете интересует. — Ты знаешь что-нибудь насчет Глеба? Мой мальчик тоже жив?
— Твой сын мертв, — резкий голос со стороны окна, словно пуля, пронзает слабое сердце герцога.
Бордовая штора сдвигается, и с подоконника спрыгивает сам Бесонов. В черном, пыльном и грязном смокинге, видимо, еще с вечера Долгоногих. За спиной сложены огромные крылья, как у летучей мыши. На правом ухе мобильная гарнитура.
Андрей горящими глазами смотрит на плебейскую отрыжку. Он не замечает, как сжимает пальцы в кулак и стакан разбивается. Мокрые осколки сыплются на паркет.
— Какая встреча, князь Артем, — рычит Андрей. — Оказывается, вы можете проникать в дома, как домушники, не потревожив охрану.
— У меня не так много времени, — Бесонов, скрестив руки на груди, облокачивается плечом на книжный шкаф. — Расставим все точки над «i», и я пойду по делам. Твоего сына убил не я, а Рудковский. Скорее всего, Рудковский. В общем-то это всё.
Он разворачивается обратно к окну. Андрей ни на каплю ему не верит.
— Почему ты ворвался ко мне без фейерверков, как к Эльсам и Курбышевым? Хочешь зарезать по-тихому?
— Если ты не заметил, — вполоборота встает Перун, — то я уже ухожу.
— И даже не потребуешь контрибуции в сто миллионов? — фыркает герцог.
— Ты свою контрибуцию уже заплатил, — пожимает плечами Перун. — Но кое в чем ты прав. Я всегда могу легко проникнуть в твой дом, как домушник. А еще могу вломиться, разнеся к черту стены и охрану, как недавно к Эльсам. И, выбирая действия против меня, учитывай, что я обязательно загляну еще раз.
— А я устрою тебе радушный прием, — дернув губой, обещает Андрей.
Перун какое-то время внимательно смотрит герцогу в глаза, потом вздыхает: