Отрабатывали сразу несколько версий, но какая из них верная, поди скажи.
К концу дня были допрошены сослуживцы потерпевшей, подруга, муж. Ничего, что хотя бы немного прояснило. Глухо. Александр Игнатьевич с нетерпением ждал звонка из больницы. Наконец сообщили; опасность миновала. Но к Толстиковой его не пускали. Только на третьи сутки разрешили побеседовать с ней. Александр Игнатьевич примчался в больницу. У дверей палаты его встретил врач:
— Рассчитывайте не более чем на две минуты.
Включен диктофон. Осторожно подвинут стул ближе к койке.
— Анна Сергеевна, все будет хорошо. Скажите, вы его видели?
— Нет, — ответ он скорее угадывает, тихо, чуть слышно прошелестел ее голос.
— Что вы запомнили?
— Когда вошла в подъезд, то почувствовала запах табачного дыма. Подумала… алкаши в подъезде распивают… а тут кто-то лампочку разбил.
Больная замолчала. Ей с трудом далось это предложение. Врач, внимательно наблюдая за пациенткой, сделал предостерегающий жест рукой: пора кончать беседу.
— А что потом, Анна Сергеевна?
— Потом… потом — резкая боль в голове… мне показалось, что… загорелась лампочка…
Глаза больной стали наполняться слезами.
На четвертые сутки после преступления, наконец, появилась небольшая зацепка. Сообщение принес участковый Нестерук. Он зашел в кабинет к следователю, не торопясь повесил на вешалку свою полевую сумку, сел на стул, достал папиросу, постучал мундштуком о пачку и стал прикуривать. По его нарочито равнодушному виду Александр Игнатьевич понял, что участковый — с приятной новостью.
— Захар Павлович, не томите душу, — взмолился он. — Ведь что-то добыли? Выкладывайте.
— Так вот, я отрабатывал ту вечернюю школу, что недалеко от дома, в котором совершено преступление. От учительницы английского языка узнал, что в тот вечер на ее урок, третий по счету, опоздал Качанов, а живет он на той же улице. Опаздывал он и раньше. Но учительница обратила внимание на его странное поведение. Какой-то он не такой был в тот вечер. Бывало, только за один урок он получал до десяти замечаний, а по окончании урока первым выскакивал из класса. А в этот раз сидел тихо, как будто его и вовсе не было. Словно подменили парня. На перемене даже из класса не выходил.
— А вы, Захар Павлович, не догадались спросить, был ли он на первых двух уроках?
— Догадался, Александр Игнатьевич, догадался. Не был, вот так-то.
Александр Игнатьевич с уважением посмотрел на этого солидного, неугомонного человека. Ему уже и до пенсии осталось немного, а работает — молодые не угонятся. Нестерук очень опытный работник. На участке он все знал, как говорится, кто, где, когда родился и кто когда женился…
— Ну, рассказывайте же, — торопил его Плетень. — Вы ведь навели справки о Качанове?
— А что наводить, когда я его и так как облупленного знаю. Когда в школе он учился, пришлось повозиться с ним. Ушел из восьмого класса. Часто дрался, были приводы в милицию. Однажды обворовал газетный киоск. Но по малозначительности и малолетству уголовного дела не возбуждали. До армии не работал, сидел на шее у родителей, с которыми постоянно конфликтовал. Единственный человек, которого он любит, — младший братишка, больной с рождения. Демобилизовавшись из армии, три месяца болтался. Потом после нескольких напоминаний устроился на работу. И знаешь куда? В РСУ-5. То самое, где работает потерпевшая. А в день нападения у них давали зарплату. Вот теперь и думай, следователь, что к чему. А я пошел на участок…
Александр Игнатьевич анализировал полученную информацию. Давали зарплату. Аня получила деньги. Но ведь преступник ничего не взял. Может, ему помешали? Вот и не довел задуманное до конца…
Вечером с оперативником обсудили все имеющиеся материалы и решили задержать Качанова на следующий день после работы. А в течение дня поручили Василишину наблюдать за ним. Василишин позвонил уже после обеда и сообщил, что Качанов почти весь обеденный перерыв крутился возле горбольницы и даже заглядывал в приемный покой.
Александр Игнатьевич подсказал Василишину, чтобы при задержании Качанову не говорили причину: приглашают, мол, для выяснения кое-каких вопросов.
Согласно избранной тактике, Александр Игнатьевич начал беседу с обстоятельств, не имеющих никакого отношения к делу о нападении на женщину. Вопросы задавал отвлеченные: о друзьях, о работе, о больном брате. Качанов отвечал нехотя, односложно, как бы выдавливая из себя слова.