Вечером отошли во второй эшелон, а утром, подкрепленные новым пополнением, наши части вновь пошли в наступление. Почти беспрерывные бои шли трое суток.
Наша задача — любой ценой продвинуться вперед, в направлении Александрии, которая была ключом к таким важным пунктам, как Знаменка и Кировоград.
Напряженные, кровопролитные бои шли за каждый населенный пункт, каждую высоту.
…Одна из контратак фашистов была особенно яростной, гитлеровцам удалось подняться на высоту. Наши солдаты били врага штыками, прикладами, даже раненые поднимались с земли и вступали в рукопашную схватку.
Рядовой Радичев в упор расстреливал фашистов, огнем прокладывал дорогу вперед. Будучи раненным в ногу, а затем в руку, он продолжал драться. Пулеметчик Федор Николаевич Попов не прекращал огня до тех пор, пока его пулемет не был раздавлен немецким танком. Сам он, оставшись в живых, продолжал расстреливать гитлеровцев из винтовки. До последнего патрона, до последнего вздоха сражались солдаты Александр Бобров, Алексей Зубков.
Кровь героев была пролита не зря. Они удерживали важный рубеж до подхода наших танков.
…Мне и солдату Струкову командир поручил уничтожить беспокоившую нас огневую точку на левом фланге. Приказ мы выполнили, пулемет замолчал, наши солдаты вырвались вперед и заняли выгодные позиции.
В этом бою я был тяжело ранен в бедро, а Струкову вражеская пуля раздробила кисть руки. Перестрелка продолжалась, и выбраться с передовой не было никакой возможности. Пошел дождь со снегом, невыносимо болела нога, тело окоченело от холода, пальцы ног примерзли к ботинкам. Я потерял сознание.
Очнулся: кругом тихо, ночь. Я крикнул — никакого ответа. Соседи по окопу молчали, зато тут же «откликнулись» фашисты, моментально открыли прицельный огонь и повесили осветительные ракеты. Я подумал: наши, измотав силы, не сумели удержать занятую позицию и, воспользовавшись темнотой, отошли. Это означало или плен, или мучительную смерть.
Я не мог не только двигаться, но даже повернуться. На всякий случай нащупал винтовку и положил рядом. Казалось, надежд на спасение не оставалось.
В этот момент я услышал шаги, которые приближались ко мне от окопов врага. Идут осторожно, никаких разговоров не слышно, все ближе и ближе. Я решил, что это немцы. Вот шаги совсем рядом. Чей-то тяжелый сапог придавил мою раненую ногу. От невыносимой боли я вскрикнул. Опешив, двое неизвестных тотчас залегли. С передней линии врага в ответ на мой крик взлетели ракеты и затрещали пулеметные очереди.
Слышу вопрос: «Кто тут?». Отвечаю: «Свои!». В нескольких словах шепотом сообщил, что ранен, двигаться не могу…
Оказалось, эти двое ходили в разведку к немецкой линии фронта. Все это происходило в нескольких сотнях метров от линии фронта. Немцы вновь повесили осветительные ракеты и открыли огонь. Сколько времени и какое расстояние они меня тащили, не знаю, так как временами от сильной боли терял сознание.
В ночной тьме послышался шум и скрип телеги.
Двое солдат на повозке направлялись в свою часть. Разведчики опустили меня на землю и стали договариваться с обозниками, чтобы те доставили меня в медпункт. И тут, бывает же такое, как раз в это время лошади рванули вперед, и моя раненая нога попала под колесо. Я опять громко вскрикнул. И опять стрельба со стороны немцев. Заработали пулеметы и пушки. Повисли осветительные ракеты. Нельзя было медлить, иначе немцы могли накрыть нас прицельным огнем. Меня мигом подняли, уложили в бричку, и мы помчались в ночную мглу.
Скрылись и разведчики. Тогда я, конечно, не мог ни расспросить, ни узнать фамилий и имен своих спасителей. До сегодняшнего дня не дает мне покоя вопрос: кто же были эти ребята, живы ли они?
А мое «путешествие» на бричке продолжалось. Я лежу в повозке, почти доверху нагруженной винтовками, станковыми пулеметами и ящиками с патронами. Все это хозяйство ходит ходуном. Сопровождающие то бегут, то идут рядом, держась за вожжи. Кромешная тьма, дороги нет, неизвестно, в каком направлении мы движемся. Разговаривать нельзя: где-то рядом линия фронта.