Начались исследования, которым помог опыт с Бестиарием. Но главной проблема в то, что совсем не было понимания куда двигаться, идеи казались безумными, а методы невразумительными, но на самом деле это прекрасно, что на тот момент, когда я начал работу, мало что было известно и мало что умели лечить так, чтобы была хоть какая-то гарантия выживаемости. Самое классное то, что ко мне со временем начали присоединяться другие люди, которые загорались идеей лечить, спасать жизнь людскую. Мы забивались в подвалы, окружая себя свечами – нашим единственным источником света, бумагой, которую с трудом добывали некоторые из нашей общины. Писали тем, что было под рукой: чаще всего это была зола, смешанная с водой, полученной пастой мы и писали, чертили схемы, делали рисунки того, что видели и записывали все то, до чего смогли додуматься. Мы вскрывали животных, изучали их строение, болезни, потом изучали влияние того или иного растения на различные болезни зверей, да и нас самих. Так мы смогли выявить простейшие обезболивающие средства, подобрали четкую рецептуру для них, первые лекарства от простуды, научились обеззараживать и зашивать раны так, что после вскрытия живых животных, они оставались живыми и их раны не гноились. Мы пошли в лес, там начали лечить больных и раненых зверей, изучать другие, более редкие растения. Позже были написаны первые справочники по грибам, ягодам, в которых говорилось как можно отличить поганый гриб от съедобного, а какие грибы могут быть не смертельными, но вызывать галлюцинации, о ягодах то же самое.
Когда мы с полной уверенностью научились заделывать раны животных так, что те были полностью здоровы после нашего вмешательства, решено было идти к людям. Тайком мы искали тех, кто был одинок, у кого не было никого из родственников, которые могли бы поднять панику, и просили их дать свое согласие на исследования. Когда человек умирал своей смертью, мы вскрывали его тело, изучали каждый сантиметр его органов, чтобы понять то, как работает эта сложная система, а потом записывали это. Чуть позже, когда наши тетради были наполнены знаниями о строении человека, мы начали пытаться лечить живых: мы зашивали их раны так же, как делали это с дикими животными, обрабатывали порезы и царапины. Многих людей мы смогли спасти, многим помогли. Люди были благодарны нам. После того, как наши методы мы многократно испытали, все из тех, кто работал со мной, разошлись по своим родным городам и открывали школы, где делились знаниями, полученными за все эти годы.
Я же отправился путешествовать по свету, пытаясь найти тех, кто был бы лучше, чем я, чтобы учиться большему, а по дороге лечил нуждающихся. Чуть позже, когда влияние церкви ослабло, а люди увидели силу наших исследований, врачи получили больше возможностей, им было позволено внедряться внутрь человека, начала зарождаться первая хирургия. И тут начались кошмары. Да, удавалось лечить то, от чего раньше умирали толпами, и никто не был в силах помочь. Тот же аппендицит был летальным, если воспалялся, а теперь его можно было лечить так, что человек проживал долгую и счастливую жизнь, даже не вспоминая о минувшей болезни, но все было не так просто. Врачи начали браться за более отважные операции: те, в которых шанс выживая почти никакой, но без операции гарантирована смерть. Вот теперь работа стала более жуткой.
Раньше со смертью я встречался довольно редко, да и не лицом к лицу, а просто узнавал, что один из соседей умер или еще что-нибудь, но теперь смерть была прямо перед нами, гуляла между пациентами и ждала ошибки или слабости больного. Это чувство не передать, когда ты пытаешься изо всех сил, а больной не выживает. Для многих это будет страшно, правда. Но меня это припугнуло сначала только потому, что смерть я не видел особенно раньше, она забыла про меня самого уже на несколько сотен лет, а тут смерть везде, все еще игнорируя меня.