— Давайте, что у вас там. Живее, — внезапно оборвал я его.
Он вздрогнул, лихорадочно стиснул карман рукой.
— Живее, живее, кому говорю. Давайте все, что есть!
Он нехотя полез в карман и протянул мне пачку сложенных вчетверо, исписанных листов.
Я развернул первый из них. Это был тот самый документ, один из многих сотен, которые никакой Манштейн, никто из виновных в ужасах минувшей войны и тех, кто ведет сегодня холодную войну, никто из них никогда не посмеет привести в своих «воспоминаниях».
Передо мной был протокол допроса трех пленных советских девушек-связисток. Вел допрос действительно некий гауптман. Под протоколом его подпись — четкая, спокойная. А записывал все вот этот, судорожно глотающий слюну, белобрысый детина с дергающимся кадыком. Это его короткие рыжие пальцы выводили каллиграфическим почерком вопросы и ответы, его ручищи — каждый кулак с пудовую гирю — ни разу не дрогнули: ни одной помарки в протоколе. И мне стало ясно, почему такой животный страх вызвало у него случайное упоминание о цвете неба. Вот, что мне удалось установить, связав воедино сбивчивый рассказ писаря отдела контрразведки «СС» и составленный им документ…
…Девушек привели в штаб танковой дивизии «СС» на рассвете. Я говорил вам, какая сложилась в те дни обстановка на нашем участке фронта. Прорыв танков противника был мощным и внезапным. Противник вклинился в нашу оборону, мы вынуждены были отойти, и ночью, в тумане немудрено было заблудиться и более опытным людям. Может быть, связистки шли на какой-то пункт связи или на НП и не знали, что это место оказалось в руках врага. Ведь девушки могли получить задание еще до прорыва вражеских танков.
Трудно сказать, как это произошло. Свидетели тому лишь ночь, да дождь, да туман…
Так вот и попали три советские связистки в лапы господина гауптмана.
Обыск ничего не дал. Все документы девушки, видимо, успели каким-то образом уничтожить. Но на их солдатских погонах были эмблемы связистов. Солдат связи, он по роду своей службы может очень многое знать. Если он даже сообщит количество своих абонентов, то и по этим данным можно установить многое. Короче говоря, именно эмблемы связистов привлекли к пленным девушкам особо пристальное внимание офицера контрразведки фашистской танковой дивизии.
Был вызван писарь, — гауптман во всем любил точность и порядок. Начался допрос.
— Фамилии, — не то приказал, не то спросил офицер.
Девушки молчали.
— Хорошо. Тогда по порядку. Твоя фамилия? Твоя? Твоя?
Трижды повторен вопрос, трижды в ответ — молчание.
— Как писать? — спросил писарь.
— Пиши: они молчали, — отрезал гауптман. — Не хотите назвать себя — не надо. Скажите, какой вы части: ты, ты и ты?
— Куда вы направлялись, куда шли? Ты, ты, ты?
— Как фамилия твоего командира? Сколько танков вы видели на вашем участке? Ты, ты, ты?
— На каком участке сосредоточена артиллерия? Ты знаешь? Ты?
У гауптмана была своя система «психологического» допроса. Он говорил отрывисто, повелительно, перемежая вопросы военного характера с неожиданно простыми: откуда родом, есть ли родители, сколько лет, какое сегодня число. Надо заставить пленного ответить хотя бы на один самый незначительный вопрос, потом будет уже нетрудно запутать его, и тогда он уже сам расскажет о важном. Так думал гауптман. Но время шло, и все раздраженнее, резче, как удары бича, звучало: «Отвечай, ты, ты, ты!»
Господин гауптман начал терять терпение, А писарь с педантичной аккуратностью, без помарок заносил в протокол бесчисленные вопросы и после каждого, не менее аккуратно, выводил: «Они молчали»…
Наконец перечень вопросов иссяк.
— Будете молчать? — сказал гауптман. — Отлично. Тогда считайте, что первый сеанс окончен. Вините себя во всех последствиях. Начнем снова. Фамилия? Молчите? Тогда, чтобы как-то вас отличать, запишем пока что приметы.
Прищурившись, гауптман смотрел на сидящих перед ним на скамье девушек и диктовал: «Захвачено трое пленных. Воинское звание — солдаты. Род войск — связисты. Пол — женский. Фамилии — неизвестны. Первая: рост — высокий, глаза и волосы черные. Возраст — двадцать — двадцать два года. Именуется — Черная. Вторая: рост — высокий, глаза — карие, монгольского разреза, шатенка, возраст — не больше двадцати. Именуется — Азиатка. Третья: коротышка, глаза голубые, на щеке родинка, волосы светлые, рыжеватые, возраст — восемнадцать-девятнадцать, может быть, и меньше. Именуется — Рыжая».