Вошла Тамара и спросила:
— Поешь, милый?
— А время?
— Спать пора!
Она приблизилась, и он поймал ее руку и поцеловал пальцы.
Ночью, вороша волосы на ее голове, прижавшейся к его груди, Шерходжа спросил:
— Родишь мне сына, милочка?
Она дышать перестала.
— Если не родишь мне сына, объявлю три раза талак и брошу тебя!
В мусульманских обычаях был и такой — муж, решивший бросить жену, объявлял ей тройной развод — три талака.
— Какой развод? — спросила Тамара, зашептав. — Что ты болтаешь? Ты еще не женился на мне.
— Мы сделаем это сегодня.
— А… отец? — прошептала она еще тише и повторила: — А… Нарходжабай?
— Я сказал тебе — мы оба его уже в глаза не увидим. Чего же зря спрашивать и страдать? Как придет Закир, вели ему привести муллу, и все. Верного муллу…
Этот человек рожден для того, чтобы повелевать, думала Тамара, разглаживая его волосатую грудь щекой, он не сомневается, не мечется, не топчется на месте: решил — сделал. Как приятно быть женой такого человека! И как страшно. Он же всегда будет поступать по-своему. Решил — сделал. И ничто его не удержит.
Глаза ее были обращены к окну, а за окном уже таяли ночные потемки, уже начинался рассвет…
Мулла пришел после завтрака. Тете Олии Тамара успела объявить, что осталась вдовой, а Закир уходил, и она ему ничего не сказала, но и так он все принял молча и как должное. В их присутствии — Олии и Закира — мулла совершил бракосочетание. Расплачиваясь, Шерходжа спросил крепкого старичка:
— Вы видели верблюда, ваше преосвященство?
— Нет, не видел, ничего я не видел, — ответил понятливый старичок. — Помогай вам бог!
Шерходжа постоял в трех шагах от окна, чтобы не было видно с улицы. Посидел у стола, возле остывшего самовара. Но вчерашней мрачности уже не было на его лице, хотя и сейчас он думал о чем-то. Тамара, косясь на мужа, почти догадывалась — он успокаивался, он чувствовал себя прочнее, создавая вокруг себя этот иллюзорный мир прочности: дом, семью с ожиданием ребенка, оправданным пока еще только вечной людской мечтой…
Это правда, ночной разговор и утренняя церемония словно бы укрепили Шерходжу, придали уверенности, Об одном еще не догадывалась Тамара — о тех мыслях, которые параллельно развивались и отстаивались в нем, Но и тут он не заставил долго ждать. Он сказал:
— Я уеду, милая, надеюсь, ненадолго.
— Куда? — Он молчал. — А когда?
— Чем быстрей, тем лучше. Сегодня, в крайнем случае завтра. Не от меня одного зависит.
Тамара брякнулась перед ним на пол, обхватила его колени:
— Не пущу!
— Глупая. Я не уеду далеко. Ты же здесь. Пройдет неделя, две, сегодня ничего нельзя сказать определенно, и я вернусь или дам знать о себе, пришлю человека.
— Поедем вместе! Деньги, золото, драгоценности мои — все твое. Отдай их, кому надо, пусть помогут нам бежать в Турцию, там отец с матерью, найдем их. Не оставляй меня одну.
Он встал, освободился от ее рук. Он все сказал. И она поднялась, как раздавленная.
Ощущение беды отрезвляло Шерходжу, мобилизовывало, и он говорил еще меньше слов, еще короче. После двухминутной беседы с ним Закир закрыл лавку и ушел. Вечером, едва стала садиться тьма, принес маузер в одной из обувных коробок, из которых собрал в руке целую пачку, перехваченную шпагатом. Принес и рассказ о странном посетителе, только что побывавшем в лавке.
Долго топтался, жалел, что нет в лавке кнута с перламутровой ручкой, который он мечтает купить, потом вдруг спросил, а нет ли голубого кашмирского бархата, и Закир провел рукой по полкам — и так видно, что нет, однако разговор затеялся, слово за слово, покупатель спросил, кто живет в маленьком доме, во дворе, и узнал, что там живет тетя Олия, тогда еще спросил: зачем приходил к Тамаре мулла? Закир ответил, что читать коран перед постом. Однако мулла ведь утром приходил, а покупатель спрашивал об этом вечером, и стало ясно, что за домом следят, а он, этот покупатель, и был одним из тех, кто следит.
Шерходжа спрятал вайвояк и поднялся:
— Проводишь меня сейчас же. Немедленно. Своим ходом. Задворками.
— Я не знаю, что в соседнем дворе.
— Взгляни. А ты, Тамара, дай денег в дорогу.
— Сколько?
— Хочешь видеть живым — побольше, жена.
И Закир увел его, и все, что было за эти дни, показалось Тамаре сном, и оставалось надеяться лишь на то, что даже сны иногда повторяются, а то, что это было не сном, а правдой, еще через час доказал Тамаре чекист, который нагрянул в дом со своими молодцами, чтобы в третий раз произвести обыск.