— Как жизнь, достопочтенный? — спросил у ишана бывший нарком Рахим Обидов и отставил пустую пиалушку. — Не тратьте времени, рассказывайте о главном.
— Вы к нам богом посланы, — ответил ишан. — Умматали! Покажите уважаемому Рахимджану наше заявление… То, которое мы написали сегодня. Советскому правительству.
Рахим Обидов прочитал заявление, нахмурился и протянул бумагу к лампе. Сначала бумага стала коричневой, потом почернела и вспыхнула. Он сжег всю ее до конца, поворачивая лист в длинных пальцах, и сдул с них остатки пепла.
— Ох, как вы поддались агитации левых! — удивился он, отирая руки одну об другую. — Как вы могли?
— Вот, ваш племянник, — ишан показал на Обилия маленькой рукой — он тоже проигрывал на фоне представительного бывшего наркома и сам чувствовал это, — ваш племянник учил… нужно набраться смирения, перетерпеть это время в тишине, сохранить свои силы…
— Для чего? — вскрикнул Обидов. — Чтобы больнее локти кусать? Все равно не дотянешься!..
— Но он…
— Нет, вы его не так поняли… Не так! Поражение войск ислама в Туркестане не должно никого из нас обескураживать и превращать в улиток. Наоборот! Именно сейчас мы должны стать активной опорой ислама. Активной! На нас, на нас будут смотреть из других государств бескрайнего Востока, а не на тех малодушных, кто смирился и сжался в тиши, как мышь, лишь бы выжить!
Ишан думал — вон как ты заговорил, едва перестал быть наркомом, теперь станешь активным! А сам кивал головой, показывая, что слушает и понимает…
— Вы, ваше преосвященство, все до ниточки, как мне известно, отдали Советам. За что же вы просите прощения у властей? Они у вас должны просить. Они у вас! — И ишан слушал и уже соглашался: да, они у меня. Он был не просто хорошим оратором, этот бывший нарком, он точные вещи говорил, без промаха. — А каково ваше сегодняшнее положение в глазах мирян? Оно особенно ценно! Вы отказались от всего мирского, сохранив в себе духовные богатства. Вам не нужны ни деньги, ни золото, ни кони, ни бараны, ни ласки женщин, ни иные наслаждения, вроде вина… Вы печетесь о совести мусульман, денно и нощно горюете о ней. Не так ли?
— Истинно так. Точно так, как вы сказали!
— А вы… Нельзя показывать, что вас убили духовно. Нет, вы не убиты. Ваша душа живет. И свет ее должен быть и будет виден далеко. Как свет луны ночью и свет солнца днем. Вот чего вы должны добиться. К вам же ходят тысячи паломников!
— Вы осведомлены о том, что место паломничества у нас осквернено и закрыто? — потупившись, спросил, ишан. — К нам почти не ходят.
— А к кому ходить, если вас нет на месте? — резко выговорил свой вопрос Обидов. — Это почти смешно!
Однако он не смеялся, скорее был хмур и грозен. А Салахитдин-ишан ощутил в его голосе, в нем самом силу, которой невозможно было не подчиняться.
— Что же делать? Научите.
И Рахим Обидов ответил, точно отдал приказ:
— Завтра же утром, ваше преосвященство, вы должны одеться в достойную вас одежду, явиться к усыпальнице, сесть рядом и принимать нуждающихся.
— Там… чайхана… красная…
— Пусть себе работает чайхана, не вы ее поставили в святом месте, и не вам ее стесняться. Она работает? А вы? И вы должны выполнять свою святую обязанность. Нация нуждается в вашем наставлении, раз в школах рассказывают про революцию, крейсер «Аврора», стрелявший по дворцу белого царя, и всякие расстрелы рабочих, которыми пытаются заменить вечно идущую вперед своими мощными шагами историю, предначертанную людям богом. Вы должны показать, что, охраняемый богом, не боитесь никого… Это ведь не просто какой-нибудь кишлак. Это Ходжикент, всегда притягивавший к себе поклонников мусульманских святых.
— Всегда… — вздохнул ишан.
— Пусть в первые дни вашего возвращения к усыпальнице не будет тысячи, даже ста человек… Пусть придет пять, всего-навсего пять, но они увидят вас на прежнем месте, и завтра будет десять, а послезавтра — больше… Снова — тысячи! Ваша слава поднимется до небес!
— Хвала вам, — сказал Умматали первые два слова за добрый час.
А Рахим Обидов повернулся к нему: смотрел, и все.
— Это бывший глава дервишей, Умматали, — подсказал Обидий.
— Вам, Умматали, — отдал и ему приказ Обидов, — тоже не к лицу сидеть сложа руки. Где ваши дервиши?
— Одни — в товариществе… Работают на полях… Другие разбрелись, попрошайничают по кишлакам…