Проснулся Шерходжа после полудня. В комнате — холодно. Угли в ямке сандала покрылись золой. Он подошел к маленькому окошку, удивился снегу, редкому, правда, но все равно необычно раннему в этом году, увидел на подоконнике бутылку с наполовину воткнутой в ее горлышко пробкой и пиалушку, предусмотрительно оставленную заботливым хозяином. Зубами выдернул пробку из длинной черной бутылки, плеснул водки, опрокинул в себя. И согрелся немного.
А тут и тощая морда хозяина всунулась в щель из-за приоткрывшейся двери.
— Прошла усталость, байвача?
И чего они все, начиная с извозчика, называли его байвачой, сыном бая, человеком из байского рода? Одежда, конечно… И червонцы… Здесь они еще делали свое дело. Каравансарайщик старался. Опять ели шашлык из молодого барашка, хорошо обжаренные кусочки его сочились кровцой и были щедро засыпаны сочным луком. Да, червонцы делали свое дело.
Любитель тостов, каравансарайщик, у которого начинался рабочий день, пил осторожно, охотней провозглашал:
— Пусть ваше счастье распускается пышным цветком, байвача! — А в конце концов спросил: — Нам еще будет какое поручение?
— Вчера коня проиграл, — осмотрительно начал Шерходжа издалека. — Перепил, загулял…
— Не расстраивайтесь, со всеми бывает!
— Коня жалко, себя ругаю. Да и стыдно без коня…
— Это понимаю, — замахал руками хозяин.
Прислонившись спиной к стене, Шерходжа дожевывал шашлык и следил испытующе за лицом содержателя караван-сарая. Холуйское было лицо, и только.
— Один раз не повезло, другой раз повезет! Игра такое дело, — договаривал каравансарайщик.
— Да мне сразу не повезло. Я отыгрался — откуда деньги-то? Но тот подлец коня не вернул, отказался. Вот и обидно!
Хозяин покачал головой, склонив ее набок и призывая к смирению:
— С джигитами чего не случается.
— Хоть сейчас купил бы коня. Есть такая возможность?
— Кроме смерти, у меня все возможно! — весело отозвался хозяин, допил каплю водки из своей пиалушки и поставил, опрокинув, на поднос.
Шерходжа оторвался от стены, подался к нему:
— Есть конь на примете?
Хозяин пожевал губами, облизывая их.
— Есть одна белая лошадь, но цена очень большая.
— А хороший конь?
— Равного дешевле не найти.
— А чей?
— Гости издалека… Пили, играли несколько дней… Ну, один и решил коня продать… Вроде… — хозяин не договорил, опять оскалился.
— Можно посмотреть эту лошадку?
— Зачем вам беспокоиться, байвача? Еще передумает протрезвевший гость, когда увидит вас… Хозяева всегда трезвеют, когда видят, кому их добро достанется. Я — посредник — такого чувства не вызываю. Доверьтесь мне… Не конь, а сокол! Правду говорю. Себе взял бы, да денег нет. И нужды нет, ехать некуда…
Все понятно, думал Шерходжа, не хочет заработка терять, о себе он тоже не забудет, но, значит, и конь хорош, на плохом не заработаешь… А каравансарайщик все расписывал:
— И сбруя подходящая, серебром прошитая… Сто пятьдесят на стол, и конь ваш!
Шерходжа вынул шелковое портмоне — еще один подарок Тамары, без слова отсчитал пятнадцать красненьких и кинул на стол.
— Здесь и возьмете коня? — забирая деньги, спросил каравансарайщик.
— Нет… Хочу прислушаться к вам и выставить одно условие. Вечером, как только стемнеет, приведите коня к Салару, к мосту… — он уточнил, какой именно мост имеет в виду, и протянул руку. — Хоп?
Каравансарайщик деликатно, больше ради условности, хлопнул его пальцами по протянутой ладони: сделка состоялась.
А что теперь? Как протянуть время до ночи? Сначала Шерходжа подумал, что лучше всего никуда не выходить из караван-сарая, не показывать, что называется, носа, но тут же решил, что умнее проверить, не следят ли за ним, не тянется ли за ним хвост от дома Тамары. Если так, они легко возьмут его и вечером, и ночью когда захотят. И без коня, и с конем…
Одевшись, он вышел на улицу и побрел на базар, то оглядываясь, то стремительно шаря глазами по сторонам. На базаре многолюдном и неумолчно говорливом базаре старого города, исчислявшего свой возраст веками, где торговали и покупали, жарили, пекли, ели, гадали, просили милостыню, Шерходжа побродил по разным рядам — рисовому, хлебному, овощному, посудному, ситцевому, все время проверяя, не шествует ли кто-нибудь сзади, меняя ряды вслед за ним. Повторяющихся лиц не было, и отлегло от сердца.