— Да, у него был белый конь… Да, с отметиной… Тонкие ноги, я ковал — восхищался…
— А куда он путь держал — не говорил?
— Жениться! В горах, мол, красавицы бывают!
— Да-да…
— Постойте! Юсупхана! Он Юсупхану называл, спрашивал, доберется ли до нее?
«Юсупхана, — пронзая мозг, замелькало в голове Масуда, — Суюн-беке… Чабанское пристанище… Кошара в горах!»
Он поблагодарил кузнеца и, уходя, сказал непонятные для того слова:
— Я сам виноват. Не узнал у Джурабая-ака… Белый! Вот она — непростительная ошибка!
Он ехал по снежной дороге и шептал самому себе:
Снежная пелена расстилалась в лунном свете, насколько хватало глаз. Природа даже спала могуче, но и она не могла ответить на его вопросы. Никто не мог… Ветер подхватывал, срывал с губ и уносил его шепот.
У поворота возле водораздела Боз Су Масуд натянул уздечку. И потом повел ее влево…
Белого коня он увидел на рассвете за низким дувалом большой овечьей кошары, почти засыпанной снегом. Конь был оседлан и ржал временами, повернув к Масуду голову с отметиной на лбу.
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
Хотелось бы поставить здесь точку, чтобы не расставаться с Масудом навсегда. Но из песни слова не выкинешь, и, наверно, лучше рассказать все до конца.
Масуд, который с детства любил коней, не мог не заметить, как хорош был белый красавец, мимолетное чувство шевельнулось в его душе. На одно мгновение…
И тут же заработали другие мысли: если Шерходжа был гостем этого небогатого дома, почему не расседлал коня, не ввел его хотя бы под навес, не дал корма? Небогатые хозяева любовней и бережней относились ко всем животным, тем более к коню, верному другу и помощнику… Либо Шерходжа только что появился здесь и сам был в домике за кошарой, либо его не приняли Суюн-беке с чабаном… Но конь? Почему он бросил коня, если ушел дальше?
Шерходжа был здесь. И приехал только что.
Масуд спешился и завел своего Серого в лощину, в затишек, похлопал по мокрой шее, обтер ее ладонями. Прости, Серый… Ты устал, постоишь, подождешь… А я…
Оставляя за собой глубокие следы, а где и проваливаясь по пояс, он начал пробираться к кошаре. А если Шерходжа уже увидел его? Если прячется за дувалом? Он вытащил наган… Снег иногда попадал в дуло, и Масуд сдувал его через несколько шагов… Да, Шерходжа не мог уйти далеко, даже если ушел отсюда… Он стянул с себя, бросил на снег халат и засунул руку с наганом под кожаную тужурку. В горле пересохло. Спрятавшись за камнем, чтобы еще раз стремительно обдумать все, снял с камня горсть снега и подержал во рту.
Потом вышел и остановился в рост, на виду. Выстрела не было, и Масуд быстрее зашагал к дувалу, к белому коню, к дому. На веранде вскинулся необыкновенно рослый пес, но его сейчас же унял женский голос:
— Тихо! Сиди!
Масуд никогда не видел и не слышал Суюн-беке, но подумал, что это ее голос. Собака замерла посреди двора, не зная, бросаться ли ей на незнакомца или послушаться хозяйку, кричавшую:
— Вернись!
Женщина была в красном платье и короткой шубе, наброшенной на плечи. Наспех. На голове — цветастая шаль…
— Здравствуйте, Суюн-беке, — сказал Масуд.
— Вы откуда? — спросила она, нерешительно ответив на приветствие.
— Оттуда, — он махнул за плечо наганом, с которого она не сводила глаз. — Гость у вас?
— Никакого гостя у нас нет!
Голос ее прорезался и зазвенел. А за ней появился рослый, под стать Масуду, чабан с устрашающими усами и бородой — в горах некогда и не так уж обязательно заниматься стрижкой, — без верхней одежды — ему холода привычны.
— Добро пожаловать, — поклонился он, механически, мимоходом приподняв руку к груди. — Старуха сделала бешбармак, как раз угадали. Как говорится, теща вас любит!
— С удовольствием, — ответил Масуд, — я очень голоден. Но — потом. Сначала — где Шерходжа?
Чабан качнул головой:
— У нас нет.
— А конь?
— Шерходжа! — неестественно засмеялась Суюн-беке. — Очень он нам нужен! Мы его прогнали… — договорила она тише, боясь, что ей не поверят. — Сказали — уходи! И ты уходи… Уходи!
— Давно это было?
Чабан молчал. А Суюн-беке пролепетала:
— Я вышла завести… коня… И тут…
— Конь еще не остыл, — определенней добавил чабан, уступая хозяйке главное, чтобы его ни в чем не обвинили позже. — Шерходжа пешком ушел… Вон там его следы!