Кадыр-ака повернул и что есть мочи побежал ко двору Нарходжабая, наверх.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Запыхавшись, он подбежал к воротам, и сердце его заколотилось еще неудержимей, мощными ударами. Почему это — ворота настежь? Он ринулся к внутреннему двору, завертел головой — туда и сюда. Все двери были открыты, дома проветривались — это он увидел через дувал, а Масуд подметал двор, собирая в кучу опавшие и залетевшие сюда листья. Сентябрь уже подбирался к середине, и желтые пятна листьев там и тут ставили на землю свои осенние знаки…
Кадыр-ака с облегчением смотрел на Масуда через дувал, а новый учитель помахивал метлой, не замечая его, и негромко напевал:
Песня его, шуточная, была с повторяющейся припевкой, пел он с удальством, и Кадыр-ака решил не мешать, послушать.
«Да он еще и песни распевать мастер, — подумал Кадыр-ака. — Гляди! Голос-то какой!»
Кадыр-ака про себя рассмеялся. Дутар висел на стойке веранды, но учитель и без дутара пел хорошо. «Не знаю, сколько народа в его ликбез соберется, но песни придут послушать. Если он позовет, все прибегут! Песни-то смешные!»
Эта песня уже закончилась, а Масуд в такт движениям своей метлы подпевал, сочиняя на ходу:
Он забавлял себя, дурачился, и Кадыр-ака снова поусмехался и кашлянул в кулак. Масуд как раз закончил подметать школьный двор, поставил метлу в угол и позвал Кадыра-ака:
— Заходите! — как будто ждал его и ничуть не удивился приходу. — Понимаете, опасаюсь, что ко мне действительно какая-нибудь уродина пожалует, а я даже не разгляжу!
— Почему?
— Потому что в лампе керосина нет! Оказывается, весь вышел. Ни капли.
— Керосин — мелочь! — отмахнувшись, сказал Кадыр-ака. — Я сейчас принесу…
— Рахмат.
— Погодите… У меня другое на уме. — Кадыр-ака помолчал, а Масуд дожидался, — Возьмите меня сторожем?
— Куда?
— В школу!
— Нет, вы серьезно?
— А как же! Школе сторож нужен? Если место найдется, и жена сюда переедет. Будем жить здесь, с вами. Она и покормит… Ведь, как говорится, курице и то, чтобы жить, нужно есть и пить.
Масуда окатила волна радости. Но так же быстро я отхлынула. Вот именно — каждому нужно есть и пить, для этого нужны деньги, а…
— Начистоту скажу, Кадыр-ака… Пока школа не начнет работать по-настоящему, о жалованье для сторожа и думать нечего.
— У меня и сейчас нет никакого жалованья!
— А чайхана?
Кадыр-ака засмеялся так, что ему пришлось долго вытирать глаза.
— Разве это моя чайхана? Не моя!
— А чья?
— Кабула-караванщика. Я только служу работником у него и все жду: авось когда-нибудь рассчитается, если совесть есть. Что-то пока молчит его совесть. На школу больше надежды. Вот что я вам скажу. Если мы вам не поможем, как же школа заработает по-настоящему?
— Ну, Кадыр-ака, дорогой, я такого в первый день и ждать не мог!
— Уже вечер… Пора когда-нибудь и дождаться.
— Как вы назвали Кабула? Караванщиком? Почему это?
— Да он же у бая караванщиком был. Составлял караваны, водил их по самым дальним дорогам. Байские товары нагрузит и — айда! Торговлей ведал. Ну конечно, чем больше денег привозил, тем сильнее сближался с баем. Перед революцией совсем дружками стали! Нарходжабай нуждался в нем. А Кабул баю угождать умел, но и себя не забывал. Незаметно стал вторым богачом в нашем кишлаке. Мельницу купил и перестроил. Хваткий человек! Второе прозвище получил: Кабул-мельник. Но многие старожилы по привычке еще и сейчас зовут его караванщиком.
— Значит, Нарходжабай и он давно связаны и крепко?
— Еще как!
— Понятно. А живете где?
— В топливном сарае караванщика. На полу валяемся, как дрова. Ха-ха!
— Когда переселитесь ко мне? Я вам комнату дам.
— Хоть сегодня. Сейчас же!