сложил землю. Где горы, где чего. Сколько
бы мест хороших выдумал! И новые бы по
рядки... А? Здорово?
Смолов хотел ответить, но Мишка схватил
себя за грудь, защемил в железно-жестких
пальцах кожу, потряс и рванулся от землян
ки на берег Камы, ломая мелкий подлесок.
— Здоров, — завистливо прошептал Смо101
лов. — А душа — как губка: так и тянет все
в себя.
...Мамай лежал, свесив голову над обры
вом. Внизу — в хлипкой, прохладной тьме —
плескалась река. Смолов сел у ног Мамая, сказал безразлично:
— Простудишься.
— Я не знал этого, не знал... — прошеп
тал Мамай.
— Кашлять будешь. А зачем?
— Илья, — погромче сказал Мамай, — ты
не будешь смеяться? Я тебе скажу... — Под
нялся, сел. — Только, друг, не смейся.
— Простыл ты. Уже слышу.
— Ты не знаешь, какая она...
— Кто?
— Д а Наташа.
— Все они такие.
— Врешь! Язык у тебя — ботало. — Мамай
опустился на правый локоть, дотронулся го
ловой до плеча Смолова. — Любить — и хо
рошо, и страшно. Ты не смеешься? Ты не
смейся, Илья, а? Не надо. Она такая... ух, и не знаю, как сказать... Огонь с ветром! Ты
не знаешь, Илья, ее.
— Ребята
пришли, пойдем, — предложил
Смолов.
Голос М амая опять потух.
— Попытаем, а?
— Что опять?
— Д а выручить их! Ей богу, выручим!
— Одной рукой хочешь узел развязать?
102
Мамай разом встал на ноги.
— Не веришь?
— Пойдем, ветер ты с огнем!..
X V I I I
Когда Василий Тихоныч принес оружие, все партизаны, за исключением Змейкина, ре
шили принять план Мишки Мамая. А план
был простой. Барж а с виселицей скоро прой
дет вниз. Она останавливается в глухих ме
стах. Надо ее догнать и ночью сделать налет.
Конвойная команда, не ожидая налета, в па
нике покинет баржу. И смертники будут осво
бождены.
Ждать пришлось недолго.
Как только баржа с виселицей прошла ми
мо Черного оврага (это было вечером), пар
тизаны собрались в путь. Василий Тихоныч, согласившись везти их на своей лодке, сде
лал запас харчей, достал парус. Молча р а з
местились в лодке. В зяв весло, Мамай еще
раз — последний—попытался отговорить отца:
— Сидел бы, тятя, рыбачил тут...
— Ты мне, Мишка, не перечь. Хвост го
лове не указка, — сердясь, ответил Василий
Тихоныч. — Заладил
одно!
Мне тут, сам
знаешь, какое теперь житье, — как на му
равьиной куче. Знаешь? Ну, помалкивай. Да
и кому я лодку доверю? Тебе?
Василий Тихоныч устроился на корме, уло
жил у ног мешки с харчами.
103
— Толкаю! — крикнул Смолов с берега.
— Обожди. — Василий Тихоныч поднял
с я .— Праведное дело задумали, ребята. Так?
Это господь увидит. — Сняв картуз, предло
жил: — Помолимся, а?
— Помолиться
не
мешает, — отозвался
Змейкин.
Василий Тихоныч и Змейкин повернулись
на восток, начали креститься. Остальные сму
щенно смотрели в воду.
— Толкай!
Лодка быстро вышла на стрежень. Мишка
Мамай вдруг опустил весло, крикнул»
— Ребята, в каком ухе звенит?
— В правом, — ответил Воронцов.
— Так. Угадал.
— А что задумал?
— Задумал вот... — с едва сдерживаемой
радостью ответил Мишка и опять начал рез
ко кидать веслом воду, сила в нем била клю
чом...
Вскоре нагнали караван. Партизаны при
вязались к одной из барж, сложили весла и
спокойно поплыли вниз по Каме. На рассвете
увидели баржу с виселицей, она стояла у ле
систого берега. Прошли мимо.
X I X
День был пасмурный, мглистый. Серая изволочь крыла небо. С полудня из нее посы
палась мелкая водяная пыльца. Река стала
104
угрюмая, берега потеряли
четкость своих
очертаний.
На одной из последних остановок большин
ство солдат конвойной команды сходило на
берег. Вернулись они на. баржу веселые, при
несли всякой всячины: хлеба, битых гусей, рыбы, масла, яблок, кадочку соленых груздей.
Достали и самогонки, о которой уже давно
тосковали. Теперь, таясь от Бологова, поти
хоньку допивали ее.
Только Серьга Мята был трезв. Он лежал
на койке и сосредоточенно думал. Солдаты
играли в карты и посмеивались над ним. Осо
бенно донимал Захар Ягуков. Поворачивая
большую голову, вздергивая густо рдевший
нос (он проигрывал — его били по носу кар
тами), посмеиваясь, он допытывался:
— По бабе заскучал? Не тужи: бог девку
даст!
— Баба не бочка: не рассыплется без меня.
— О чем ж е задумался?
— Вот думаю, — спокойно ответил Серьга
Мята, — как бы тебе харю побить, чтобы ты
не привязывался.
— Ого! Слыхали, ребята?
— А ну его, мочальную душу!
— Он вечно скулит!
Когда надоели карты, Терентий Погорель
цев взял гармонь, сел на пол и начал играть.
Он прижался ухом к гармони, точно слушая
ее дыхание, потом мастерски пустил пальцы
в пляс по перламутровым пуговкам клавишей, 105
на миг оторвал руки, встряхнул черноволосой
головой и, понизив голос гармони до мяг
кого топ ота, запел сильным, горячим тенором: В о т зад у -у м ал сын ж ан и -и тса, Д озвол^-ен ья стал п ро си -и ть.
Д о зво л ь , б атю -ш к а, ж ан и -и тса, Д о зв о л ь в зя -а т ь к о го -о лю блю ,..
И опять дал волю пальцам.
Солдаты подхватили песню. Она стала буй
но свиваться из нескольких голосов. Один
поднимался густо, могуче, два других вились
над первым нежно, как молодой хмель: О тец сы -ы ну не пове-ери л, Ч то на с в е -е т е е с т ь л ю б о вь...
Серьга М ята слез с койки, вышел из каю
ты. Дождь затих. Влажно, полной грудыо, дышала земля. Сумеречная река начинала
легонько дымиться. Осторожно шагая по
скользкой палубе, Серьга Мята прошел в
кухню, закрыл дверь на крюк. Ему хотелось
одиночества.
В трюме слушали песню солдат.
— Хорошо поют, гады, — сказал Бельский.
— Д а, ловко выводят, — хрипя, подтвер
дил Долин.
Замолчали.
В трюм врывалась сырая прохлада. Густо
пахло гнилой соломой и плесенью. Сгущался
сумрак, в трюме было непроглядно, как
ночью.
106
Смертники сидели молча. В последние дни
часто выводили на расстрел. Все крепко сжи
лись с мыслью, что скоро погибнут. Но те
перь уже немногих пугала эта мысль. После
тяжелых потерь, после многих страданий, опу
стошивших души, смертники готовы были на
все. И даж е Наташа Глухарева примолкла.
В последние дни она без устали бродила по
трюму, со всеми заговаривала, теперь, видно, где-то уснула.
Слушая песню, Иван Вельский сидел, охва
тив колени руками. Как и все, он ясно созна
вал, что смерти не миновать. Но ему не хо
телось умирать так глупо: покорно выйти на
палубу, остановиться под дулами винтовок, опустив руки и закрыв глаза... И он, уже не
рассчитывая особенно на успех, а просто по
выработавшейся привычке, все еще пытался