придумать какой-нибудь план освобождения
из баржи.
Песня оборвалась.
— Иван,—позвал Долин немного погодя,—
где ты? Что молчишь?
— Песню слушал.
— Иди-ка сюда.
Вельский подполз.
— Иван, нагнись ближе, — попросил Д о
лин. — По секрету скажу. Вот так.
— Плохо?
— Плохо, брат, — с трудом выговорил Д о
лин и бурно закашлял, с минуту вздрагивал, отплевывая кровь. — Нас не слышат? Просто
1 07
невозможно, Иван. Креплюсь изо всех сил, а
не могу. Точка.
— А ты крепись, крепись...
— Иван, слушай... — Долин схватил Бель-ского за руку, притянул к себе. — Вот, перед
смертью человек если... Его последняя прось
ба... должна... быть выполнена? Ага?
— Ну? — не понял Бельский.
— Когда почувствую, что умираю, попрошу
тебя... Выполнишь?
— Чего ты городишь? Ну, выполню, понят
но, если... Вот, нашел, о чем говорить! Пожи
вешь еще.
— Так... Помни, Иван, что дал слово...—
твердо выговорил Долин. — А моя песенка
спета. Нет, не спорь, я — большевик. 'Мы
с тобой, как большевики, по душам можем
говорить! Кха! Кха! У меня, брат, от легких
одни обрывки остались. Все вот сюда выпле
вал. Меня сегодня не убьют, я завтра... кха!..
сам помру! Слышишь?
— ЛоЖись на бок,—посоветовал Бельский.
— Все... равно...
— Легче на боку, тебе говорят!
— Нет, не бывать плешивому кудрявым, —
продолжал Долин. — О себе я не думаю. Все
передумано. Об одном я, Иван, жалею: мало
я успел... сделать... для власти нашей. Ой, мало! — Он упал грудью на солому, долго
кашлял. — Мало! И вот, понимаешь, хочется
мне еще что-нибудь сделать... перед смертью.
Хоть немного, хоть пустяк какой. Сделаю —
108
легче будет мне, Иван, умирать. Пойми ты
меня, легче. Слышал где-то: хорошо умереть—
все одно, что... жизнь продлить.
— Д а что ты сделаешь? Что?
— В том-то и дело. Не могу придумать.
— Ты, Степа, брось думать. Довольно! И
то, что сделал, хорошо... — теплым, влажным
голосом сказал Бельский, проникаясь к Д о
лину каким-то особенным, родственным чув
ством. — Хватит с тебя, братуха...
Бельский отполз в сторону, пошарил в со
ломе, отыскал краюху хлеба. Она досталась
неожиданно. В полдень, когда он носил воду
в трюм, один рябоватый солдат (его назы
вали Серьгой Мятой) положил ему краюху
в пустое ведро. Бельский ее спрятал, чтобы
потом передать умирающему Степану Долину.
— Хлеб? — поразился Долин. — Откуда?
— Поешь, Степа, поешь немного,..
— Хлеб, а? Батюшки, хлебец, ржаной:..
Отдав хлеб, Бельский опять отполз на свое
место, сел и, охватив колени, возвратился к
прерванным мыслям. Что делать? Что приду
мать? Каждый день расстрелы. В трюме уже
остается немного товарищей. Ещ е две-три
ночи, — и все погибнут. И он погибнет...
В трюм совсем мало проникало звуков сна
ружи. Иногда доносился, словно издалека, хохот солдат, хриплый голос буксира да чуть
внятный шум дождя. Непогода все заглушала
своей тяжестью и унынием.
Как и все смертники, Степан Долин не ви-109
Дел хлеба трое суток и был страшно голоДен.
(За эти дни смертникам высыпали однажды
в трюм только три мешка грязной моркови
и огурцов, да и это Болотов сделал, видно, со злым умыслом, — поев зелени, многие
смертники начали сильно хворать.) Схватив
краюху хлеба, Долин поднялся, с жадностью
оторвал кусок, начал быстро, судорожно ж е
вать. Но жевать хлеб, — какое это, оказы
вается, трудное для него дело! В нем под
нялась вся кровь! Надо глотать хлеб, а она
душит, душит! И Долин вдруг поперхнулся и
закашлял — резко, безудержно, захлебываясь
кровью. Кашлял долго, бился на соломе в
беспамятстве, сгребал ее под себя. Успокоив
шись, обтер рукавом подрагивающие губы, нашел в соломе краюху хлеба и — отодвинул
ее в сторону, подумал: «З ря это. Зря. Не
нужно. Ещ е день, два...» Поднялся, подполз
к соседу, потрогал за грудь.
— Возьми, дружба... — И отдал хлеб.
Сосед, — это был токмашенский дружинник
Самарцев, — схватился за краюху нервно и, вдохнув хлебный запах, как-то враз обесси
лел. В последние дни он часто мечтал р аз
добыть хотя бы маленький, самый маленький
кусочек хлеба! Сколько он об этом думал!
Ему все мерещилось, как мать вытаскивает
из печи пышные караваи, а он, отхватив ло
моть, натирает его чесноком и ест, ест... А то
видел, как меньшой братишка бросает куски
хлеба своей любимой собаке Черне, да какие
1 1 0
куски! И Самарцева тошнило от голода. И
сот у него целая краюха хлеба! Сдерживая
слюну, он, почему-то крадучись, ушел со сво
его места ближе к борту, где не было смерт
ников. Пристроился там, раза два осторожно
откусил от краюхи. И тут услышал тихий
стон. «Кто-то хворый...» — подумал Самарцев
и вдруг почувствовал себя неловко. Спрятал
краюху под полу пиджака. Прислушался.
Стон повторился. Самарцев пополз к стонав
шему.
— Это кто?
— Овражнин... Кузьма.
— Что с тобой?
— Так, пустяки. В боку немного ломит.
— На вот, подкрепись... — поспешно ска
зал Самарцев, обрадованный тем, что может
оказать услугу товарищу.
Кузьма Овражнин взял хлеб, положил на
грудь, ощупал. Хлеб был ржаной, хорошо
пропеченный, с
мягкой коркой,
пахучий.
Овражнин неспеша, с наслаждением откусил
один раз, другой, третий... И больше не мог.
Откусить еще раз? Больше, чем тот, кто от
дал ему хлеб? Нет, если он откусит еще
раз, — это будет нехорошо. Очень нехорошо.
«Я ведь еще ничего, здоровый, — уверенно
подумал Овражнин. — А вон, скажем, Тимо
фей — он хуже меня». И пополз к товарищу.
— Тимоха, поешь хлебца,—шепнул О враж
нин.
— Где взял?
i l l
— Кто-то подсунул, не знаю.
— А ты что? — удивился Тимоха.
— Я ничего, потерплю.
— Потерпеть — и я потерплю, — возразил
Тимоха. — Не привыкать.
Надо, вон, лучше
Полозова подкормить. Он плохой...
Так и пошла краюха ржаного хлеба гулять
по трюму из рук в руки. Беря хлеб, каждый
почему-то начинал считать, что сосед слабее
его и больше нуждается в поддержке. Краю
ха побывала у многих. Наконец попала к Гай-нану Зайнуллину. Он подполз к Ивану Вель
скому, потрогал за плечо.
— Ипташ... — Бельский не отвечал, и Гайнан потряс за плечо сильнее.— Товарищ!
Спал?
— Задумался.
— Бери, ашай...
С минуту Иван Бельский удивленно вер
тел в руках кусок хлеба. А внезапно поняв
все, — порывисто прижал его к груди. Об
кусанный и обнюханный десятками голодных
людей, он был теплый и влажный. У Вель
ского перехватило горло.
X X
Потерянно, словно заблудившись на вечер
ней реке, заревел буксир. Он повернул про
тив течения. По палубе забегали люди. Гро
хоча цепью, полетел в воду якорь. И опять