на палубе затихло. Но трюм ожил. Заш еве112
лились смертники, зашуршали соломой. Кто-то ржавым голосом сообщил:
— Остановились.
По трюму приглушенно закипели разго
воры.
Остановилась баржа ниже Кубаса, в глу
хом месте — берега здесь невысокие, сплошь
затянутые густыми зарослями, селения дале
ко, за поймой. Плыл вечер — тяжелый, су
мрачный. Пойма, набухшая сыростью, дрема
ла. Д аж е совы, удрученные непогодой, не
кружились над полесьем. Вдали смутно мер
цали огни. Река густо дымилась.
Вскоре к люку подошли
солдаты с вин
товками. Холодно брякнули ключи.
Степан
Долин потянулся к Вельскому:
— Вот когда... Вот...
— Молчи!
Захар Ягуков открыл люк, нагнулся, спро
сил:
— Спите?
Никто не отвечал.
— Раненько улеглись, — насмешливо про
тянул Ягуков. — Пойдете, голубчики, досы
пать на тот свет. Слышите? А ну, выходи по
фамилиям... Гайнан Зайнуллин! Эй, татарчо
нок! Слышишь, или уши заложило?
По трюму пополз
шопот:
смертники то
ропливо прощались, ободряли друг друга...
К лестнице прошел Гайнан.
Остановился
на первой ступеньке, простодушно спросил:
— Зачем звал?
ИЗ
— Пойдешь к аллаху в гости, сосунок.
— Не пойдем! — отрезал Гайнан.
— Ага,
испугался! — злорадно
зашипел
Ягуков.
— Иди, Гайнан!.. Иди!.. — раздались голо
са из темноты.
— Он сейчас заплачет! — издевался Ягу
ков. — Большевик, солены уши!
Про-ле-та-
рия!
— Замолчи, собака!—обозлился Гайнан.—
Я не буду плакать. Ты будешь плакать. Вот : я! Иду...
Вторым вызвали Евсея Лузгина, крестья
нина из-под Лаишева,
солдата-фронтовика. .
Он был слаб, плохо держался на ногах. Кто-то из смертников, схватив его под руку, по- : мог подняться по лестнице. Выходя из люка, ; Лузгин твердо выговорил:
•
— Спасибо. Здесь сам пойду.
Люк закрыли. Смертники сидели безмолв
но, прислушиваясь. Ни криков, ни стонов, ни
выстрелов не услышали, — видно, Лузгина и
Гайнана повесили.
Опять раздались шаги. Брякнули ключи.
— Самарцев! Выходи. Приготовиться Зо
тову.
Иван Бельский сидел, стиснув до боли че
люсти. Люк то открывали, то захлопывали.
В суровом молчании, лишь изредка
бросая
прощальные
слова,
выходили
из
трюма
смертники.
Теперь
отчетливо
доносились
с кормы выстрелы, брань, стоны, крики. Бель-114
ский закрыл ладонями уши. Но с кормы на
стойчиво пробивался стенящий гомон. Вель
скому казалось, что не только на барже, но
и по всей реке, по всей пойме ширится и
крепнет гул выстрелов и человеческих голо
сов; река, пески, камни, тяжелые ели и ду
бы, — все стонет, скрипит и рушится, все жи
вое бьется в предсмертных судорогах... В пер
вые минуты звуки, долетавшие с кормы, от
давались в Вельском
больно, жгуче, и он
всячески защищался от них, закрывая уши и
забиваясь в ворох ржаной соломы. Но вско
ре перестал сопротивляться.
Он напоминал
замерзающего, который покорно сидит и ду
мает о случайном и мелочном, уже не зам е
чая, что пурга заметает его.
— ... Приготовиться Чугунову!
— Чугунов, приготовиться!
— Бельский, это ведь тебя зовут...
Эти выкрики, как электрические искры, ударили в тело. Не вставая, Бельский зачем-то стал снимать пиджак. А когда хотел под
няться, кто-то схватил его за плечо, рывком
бросил на солому. И Бельский услышал
удушливый голос Степана Долина.
— Иван, лежи тихо...
— Пусти, ты что...
— Лежи, Иван! — хрипел Долин. — Я пойДУ-
— С ума спятил? Д а ты — что?
— Молчи! — Напрягая
последние
силы,
Долин навалился своей большой грудью на
8*
115
грудь Вельского, закрывал ему рот. — Иван, понимаешь... Ты, может, спасешься еще... —■
горячо шептал он. — А я... дай мне умереть
хорошо. Дай мне хоть своей смертью... по
служить... кха!
Я знаю: это моя последняя
просьба. Ты дал слово...
— Ну, што *а м ? — долетело из люка.
— Степан! Пусти! — вырывался Бельский.
— Ванька, чорт!— Долин схватил Вельско
го за горло. — От всей... партии...
приказы
ваю... Слышишь? — Быстро вскочил, побежал
к люку.
— Чугунов! Чугунов!
— Иду!.. — крикнул Долин.
К лестнице рванулся и Бельский.
Но за
пнулся, упал, а когда поднялся,— было позд
но: люк уже захлопнули. Но Бельский все
ж е поднялся по лестнице, начал бить кула
ками в крышку люка. Люк не открыли.
...На корме толпились
солдаты.
Степана
Долина повели туда. На ходу он застегнул
пиджак на все пуговицы, оправил руками во
лосы, потуже натянул картуз. На корме оста
новился. К нему подскочил солдат, заломил
ему руки назад, связал их бечевкой. Потом
Долина оставили в покое.
Солдаты толпи
лись Позади, о чем-то тихонько разговарива
ли. «Здорово затуманило», —подумал Долин, осматривая реку. К нему подошла черная
лохматая собака. Она осторожно понюхала
сапоги, подняла острую морду. Долину захо
телось ее погладить. И в этот момент он
116
вспомнил случай из своего детства. Однажды
он пошел на реку, — дело было в конце мар
та, — и видит: около проруби ползает и по
визгивает маленький черный щенок. Должно
быть, кто-то утопил щенят в проруби, а этот
случайно спасся. Степан схватил щенка, по
ложил себе за пазуху, принес домой, отогрел, стал поить молоком. «Себе нет молока, а он
щенят собирает да поит!» — ворчала мать.
Она пинала щенка, а Степан утешал его и
сам плакал... Долину захотелось вспомнить
еще что-нибудь, более важное, но подошел
другой солдат, ощупал веревки на руках, под
нес к лицу фонарь. Увидев солдата, Долин
изумленно прошептал:
— A-а... это ты, Серьга?
— Обожди-ка... стой... — смутился
Серьга
Мята.
— Служишь? Своих убиваешь?
Торопливо подошел поручик.
— Замолчать! Без разговоров!
Долина подвели к борту.
— Большевик? — спросил Бологов.
— Конечно...
— Хм, конечно, — усмехнулся Бологов. —
Пристрелить!
Путаясь в полах шинели, подбежал Серьга
Мята.
— Господин поручик, обождите...
— В чем дело?
— Господин поручик, ошибка зд есь...—
заторопился Серьга Мята. — Это не Чугунов.
117
— Как не Чугунов?
— Нет, нет... Я его знаю. Это — Долин, из
Еловки.
Бологое подошел ближе к Долину.
— Долин? Д а? За друга вышел?
— Бей, тебе все равно.
— Ух, сволочи!
Бологое размахнулся и ударил Долина по
уху. Тот откинулся, поскользнулся, сорвался
за борт.
— Сволочи!.. — поручик задыхался. — Уто
нет?
— Так точно. Руки связаны.
Через минуту Захар Ягуков зашел к пору
чику в каюту. Ошеломленный происшествием, Болотов сидел и, стиснув зубы, перочинным
ножом ковырял стол.