оцепеневшие от сырости тальники, а они, ища
укрытия, метались из края в край поймы.
Стожок сена, где спал Мишка Мамай, сто
ял недалеко от реки, оцепленной шумным
хороводом
ветел и осокорей.
Поднимаясь,
Мамай увидел, что возле стожка вьется пыш
ный хвост дыма. Под ветлами товарищи раз
ложили костер. Отец, ломая пересохший за
лето валежник, говорил:
9 Б ессм ертие
129
тот* Несколько сажен летел, ломая посохшие
кусты смородины. Отбросив партизан, Мамай
щелкнул затвором винтовки, но,
вспомнив
что-то, не поднял ее...
О
кусты Серьга Мята исцарапал лицо. Вы
тирая рукавом
кровь на щеке,
испуганно
взглянул на подходившего Мамая.
— Убей... Все равно.
— Покарябался? — Мамай присел рядом
на корточки. — Со лба еще сотри. Вот тут...
— Все равно мне...
— Вставай, мне надо поговорить с тобой.
Взяв под руку, Мамай поднял Серьгу, от
ряхнул его шинель.
— Скажи: Глухареву знаешь? Наташу?
— Глухареву? Знаю.
— Она... — Мамай задохнулся.
— Она еще жива.
— Жива? Ты знаешь?
Глаза Мишки засверкали.
— Пойдем к огню, пойдем. Озяб? Пойдем.
Ты что же, убежал с баржи?
— Не сразу скажешь... — Серьга Мята все
еще боялся расправы,
говорил сбивчиво. —
Сегодня ночью меня поставили, а я погодил
немного, да и айда! А к реке непривычный.
В тумане боязно плыть.
Подошли к костру.
— Садись к огню, грейся.
— Ну, прибился к берегу. — Мята огля
нулся. — Податься не знаю куда — места чу132
жие, туман. Утром дымок ваш увидел. Дай, думаю, пойду. Вот и натолкнулся на них.
Партизаны засмеялись:
— А испугался как!
— Испугаешься... Места чужие.
— Почему же убежал?
— Чудной ты... — Мята отвернулся, по-дет-ски шмыгнул носом. — Думаешь, когда тебя
порол—простое это дело? Ты не кричал, а я...
Вот, брат... Лучше ты меня не спрашивай, не
мути душу.
Из носика чайника забился кипяток. Потре
воженный, недовольно заворчал огонь. Васи
лий Тихоныч снял с тагана чайник, бросил
в него щепоть листьев ежевики, роздал пар
тизанам кружки, каждому отрезал по большо
му ломтю хлеба. Потом взглянул на сына и
отрезал еще ломоть.
— Эй, ты... как тебя?.. —-сказал он Мяте, который в это время сидел, нарочно отвер
нувшись к огню .— Чего ж ты
чай не са
дишься пить? У нас без приглашениев. Бери
вот хлеб. А чайку из одной кружки попьем...
— Из одной... — Мята всхлипнул.
После чаю Мишка Мамай прилег у костра
на охапку сена. День разгуливался. На серо
грязном небосводе появились большие голу
бые проталины. За седыми облаками проби
ралось в вышину солнце. Посветлело и за
тихло. Ветлы и осокори, обмывшись в тума
не, стояли бодро, ласково ощупывая воздух
тонко позолоченными листьями.
133
На реке с небольшим промежутком проне
слось два гудка: один низкий, бархатный, другой — с визгом. Вероятно, пассажирский
пароход обгонял караван барж.
— Куда ж е теперь? До дому? — спросил
Мамай Мяту.
— Домой не хочу. Не прогоните — с вами
пойду, — тихо и раздельно ответил Серьга
Мята. — Бил я тебя, здорово бил, сейчас, по
ди, знаки есть...
— Есть, — подтвердил Мамай.
— Так бей меня! Бей! — Серьга Мята при
жимал к груди кулаки и говорил серьезно, искренне: — Бей! Мне легче будет. А гнать-не гони.
— Виноват — накажут те, которые к это
му делу приставлены!
— Нет, ты накажи! — настаивал Мята.
Мамай уже
не чувствовал
неприязни к
Серьге Мяте. Погорячился, и вся обида уже
рассеялась, как ветром разогнанный
туман.
Он опять думал о Наташе...
Из-за облака опять выглянуло солнце. В е
село вспыхнули перелески. На рябине, что
стояла недалеко от стожка, пиликнула птич
ка, — вылетела поклевать кисленьких ягод.
Серьга Мята смотрел на пойму и тревожно
спрашивал:
— А не прогоните?
— Оставайся, куда ж тебя...
— Тогда отдайте мне... винтовку мою... —
тяжело сказал Мята.
134
Бери.
— А она мне... винтовка, значит... — Мята
взял винтовку, повертел в дрожащих руках
и закончил совсем тихо: — А лучше бы ты
убил меня, а?
Коротко, словно забывшись, на реке крик
нул буксир. Мамай бросился к берегу, раски
дывая кусты.
— Не с баржой ли?
Вверх быстро прошел буксир с пушками на
носу и корме. На берег с разлета, встряхивая
седоватые чубы, начали выкатываться волны.
Потом, обессилев, они поиграли на мели и
мирно улеглись.
Мамай вернулся к потухшему костру.
— Все вверх идут.
Где же наша-то бар
жа?
X X I V
Неудача смутила партизан. Они готовы бы
ли вернуться в родные места. Но неутомимый
Мишка Мамай предложил новый план — об
стрелять баржу с берега. Подходя то к одно
му, то к другому партизану, он настойчиво
говорил:
— Сбегут! Я знаю!
Партизаны молчали.
Серьга Мята рассказал обо всем, что про
изошло на барже в последнюю ночь. Узнав, что Бологое собирается погубить заключен
ных голодной смертью, Мамай пришел в б е
шенство:
135
— Вы думаете... а они там...
Василий Тихоныч рассудительно сказал:
— Вот что, ребята. В игре — и то до трех
раз счастье пытают. А у нас — не игра. Вот и
судите сами.
И партизаны согласились...
Барж а не показывалась на реке.
Мишка Мамай то и дело пытал отца:
— Не проглядел?
— Д а нет, тебе говорят!
— А куда же она девалась?
— Шут ее знает. Как в воду канула!
Серьга Мята уверял, что баржа, по распо
ряжению капитана Ней, обязательно должна
пойти в Богородск. Почему она задержалась
на остановке, было непонятно. Мамай не вы
терпел — переехал на лодке протоку и про
шел по берегу до той излучины, где стояла
ночью баржа. Вернулся обратно злой. Еще
с другого берега протоки крикнул:
— Иди — свищи! Проворонили!
Решили немедленно отправиться в путь. Что
бы избежать встречи с судами белых (их мно
го шло вверх) и сократить путь, поплыли про
токой Шанталой,—она выходила в Каму про
тив Рыбной Слободы (в тот год по Шантале
еще плавали; сейчас она обмелела и местами
пересохла). В протоке стоял звонкий осенний
покой. По берегам, собравшись в кружки, мирно шептались осокори.
Иногда,
словно
девки в нарядных сарафанах, проходили по
берегу пышные рябины. С обрывов над ому136
тами свисали колючие плети ежевики, роняя
переспевшие сине-дымчатые ягоды. Несколь
ко раз на отмелях встречались утиные стай
ки. Увидев людей, они взлетали, шумно пле
ща, и со свистом проносились над поймой.
К выходу из Шанталы добрались под ве
чер. Здесь пришлось остановиться. К левому
берегу,
против Рыбной
Слободы, подошло
стадо коров. Навстречу шумными толпами по