В День Победы он на Красной площади.
— Всех, кто в форме, обнимают, качают, — говорит он нам. — Меня тоже захотели покачать — я вырываюсь, говорю: «Извините, не воевал». Два месяца спустя Владимир Михайлович Комаров — курсант Балтийского военного авиационного училища. И вот он летчик. Более полутысячи часов в воздухе. В 1950 году — женитьба. В 1951 году — еще одна радость: родился сын Женька. «Ух и трудное было время, — смеется командир „Восхода“. — Жена в институт — бегом, из института — бегом. У меня — служба в части. И ее и мои родные — далеко. А мы родители-новички. Ничего не умеем. До сих пор с женой вспоминаем тетю Дашу, которая и меня и Валю учила купать Женьку, заворачивать его. Хорошая была соседка…»
О доброй тете Даше Владимир рассказывал, так сказать, за рамками пресс-конференции. И от ее науки до проблем движения тела с переменной массой — порядочная дистанция. А общее здесь — в той искренней, типично русской благодарности, которая живет в душе командира экипажа ко всем людям, научившим его полезному делу. Механику тела переменной массы Владимиру Комарову и другим космонавтам преподавал Константин Петрович Феоктистов, который теперь входит в экипаж космического корабля «Восход». О нем Владимир Михайлович заговорил сразу, как только спросили его, что думает он о своем экипаже.
— Понимаете, мы видели в нем не только знающего, широко образованного человека… При первом же знакомстве каждый из нас видел: этот человек горит своим делом. Такой товарищ в полете — это много.
Командир экипажа скуп и сдержан в словах, в жестах. Барометр его чувств — глаза. Большие, умные, из которых щедро льется доброта. Давний знакомый командира и Борис Борисович Егоров. Он помнит его еще студентом-практикантом. Кто-то заводит разговор о психологической совместимости: замкнутое пространство корабля, разные характеры, темпераменты…
— Не волнуйтесь, не перессоримся, отлично уживемся, — смеется командир. И уже серьезно, как бы доказывая, говорит о тренировках, проведенных вместе, втроем.
Тренировки космонавта. Это большое, еще редкое искусство направленного воздействия на организм человека. Мудрая комбинация упражнений — то не слишком приятных, то увлекательных, как эта партия в теннис, которая служит фоном нашей беседы с Владимиром Комаровым.
…Встреча космонавтов со стартовой командой. Трое в голубых куртках стоят посреди плотно сомкнутого каре. К ним обращается начальник старта. Потом говорит молодой паренек в черном комбинезоне, которого я минут десять назад видел в переплетениях ферм у тела ракеты. Сухопарый инженер в очках читает им стихи. Комаров, Феоктистов, Егоров стоят, словно принимая рапорты. У каждого по большому букету темно-красных цветов. Это проводы — и рапорт и пожелание. Рапорт о готовности корабля, пожелания счастливого полета.
Накануне вечером началась особая, предстартовая жизнь космонавтов после того, как председатель Государственной комиссии трижды произнес: «Утвержден единогласно!» А сейчас на митинге трижды звучат слова благодарности стартовикам и ракетостроителям, партии и народу. Каждый член экипажа обещает выполнить свой почетный и трудный долг. Потом Главный конструктор ведет троих по опустевшей площадке. Сейчас они поднимутся к кораблю, туда, на самую верхнюю площадку, где человек кажется маленьким-маленьким. Задрав голову, я вижу на последнем трапе три голубые фигурки и темно-синий плащ Главного. Рядом со мной на ажурной балке фермы дожидаются своих хозяев три красных букета.
Теперь очередь журналистов посмотреть на корабль. «Восход». Передо мной распахнута металлическая дверь. Один шаг — я в лифте.
— Поехали, — говорит мне особенный, единственный в мире «лифтер»… Из круглого окошечка лифта смотрю, как уходит вниз площадка. Все меньше и меньше фигурки людей, оставшихся на площадке.
— Пожалуйста!
И я выхожу на металлический мостик. Справа, впереди, слева — даль, которую можно видеть, наверное, только с самолета: горизонт не закрыт скоплениями домов. Далеко-далеко от меня сходятся земля и небо. А сзади — ракета. Ровной цилиндрической стеной уходит она ввысь. С лифтовой площадки туда ведет металлический трап. Не отпускаю рук от поручней: справа — ракета, слева — воздух. Наконец и площадка. Самая верхняя. Смотрю вниз на фермы, которые держат ракету: они кажутся мне отсюда тоненькими, жидкими. А ракета и над площадкой — все еще великан. Маленькими кажутся все здания, разбросанные вокруг стартовой площадки. Теперь они, весь ландшафт, раскинувшийся подо мною, выглядят, как макет.
Сюда не долетает обычный шум предстартовых дел. Команды передаются по радио, как летчикам. К поручням площадки прислонен какой-то диск, завернутый в синтетическую пленку. Догадываюсь — люк корабля… Здесь тихо. Только вдруг затрепещет на ветру алая ленточка. Она напоминает: здесь еще надо работать стартовику. Но пока вокруг меня пусто. Огибаю корпус ракеты… Гагарин, одетый в меховую куртку, словно гид, встречает около самого люка…
— Вот, становитесь на ступеньку, лучше будет видно, — предлагает первый космонавт.
Всовываю голову внутрь кабины, оглядываюсь по сторонам. Три кресла. Среднее чуть выдвинуто вперед. Это место Феоктистова. В глубине, у дальней стенки кабины, кресло Егорова. Около входа — кресло командира корабля Владимира Михайловича Комарова. Напротив него — пульт. Управление кораблем — одна из главных задач командира. Что сказать об «интерьере»? Белые стены, словно созвездиями, усыпанные группами приборов. На видном месте маленький глобус. Круглые окошки иллюминаторов… Мое время истекает. Я еще раз смотрю вокруг на желто-бурую осеннюю степь, на домики, рассыпанные под ногами, на бетонный квадрат стартовой площадки, по которому, словно жуки, ползают автомобили. Такой видят Землю космонавты в последний раз перед отлетом…
Когда мы уходим со стартовой площадки, я замечаю белый щит, усеянный гвоздиками, что-то похожее на табельную доску. На некоторых — одна-две алые ленточки. На одном целый букет. Какие-то предстартовые работы уже закончены…
Утром следующего дня мы снова на стартовой площадке. Солнце только что встало, как раз за ракетой, отчего она кажется настоящим великаном. Последнее предстартовое заседание Государственной комиссии.
Руководители служб рапортуют: все системы работают нормально, к полету готовы. Все системы: и те, что сделаны руками советских людей, и те, которые созданы природой, — система атмосферы, система Солнца. Погода будет хорошей. Опасных излучений не предвидится… После рапортов специалистов последний акт: члены Государственной комиссии подписывают разрешение на старт. Я смотрю, как растет столбик подписей. Угловатые, округлые, размашистые, короткие. Легко быть здесь графологом. Талант и воля этих людей не нуждаются в доказательствах…
Белый автобус въехал на бетон площадки. Один за другим выскакивают из него Комаров, Феоктистов, Егоров. Легкие голубые куртки, темно-серые брюки, на головах белые шлемофоны… Так они и полетят. Ни скафандра, ни гермошлема. Черт возьми! По-моему, одна эта перемена костюма космонавта больше скажет простому человеку о прогрессе советской космической техники, чем толстые тома отчетов. Последний земной рапорт: «Готовы». Крепкие мужские поцелуи. Взмахи рук с площадки лифта: «До свидания, Земля!» Еще раз нам машут руками все трое уже с той верхней площадки, на которую выходит люк корабля. Пора уходить.
На наблюдательном пункте, где сегодня разместились журналисты, поставлен телевизор. Вот они на экране, космонавты. Мы с ними, хотя они уже заняли места в своих креслах… Слышим голос Гагарина, дежурящего на связи с кораблем: