И ее сон всегда был беспокойным. Она могла и не знать этого и вероятнее всего и впрямь не знала, но Клинт знал. Иногда, стоя по другую сторону большого одностороннего зеркала в комнате Кризанты, он, сам будучи не в состоянии нормально отдохнуть (то ли от нежелания, то ли от того, что не устал), наблюдал за тем, как девушка ворочается в постели и, рвано и неровно дыша, что-то бессвязно бормочет, мотаясь из стороны в сторону. Но все эти метания неизменно прекращались за несколько минут до того, как Морфей отступал до следующей ночи, и Кризанта открывала глаза, как ни в чем ни бывало.
Этот «ритуал» повторялся изо дня в день. А сейчас его сменила тишина. И это было неправильно.
Клинт опустил ладонь на ручку двери и, открыв ее, заглянул внутрь. Было темно, но он прекрасно понял, что в этом мраке никого не было, а люстра, вспыхнувшая от одного машинального движения рукой и последовавшего за этим щелчка, только подтвердила догадки.
«Неужели сбежала?» – Клинт внимательно осмотрелся. – «Или?..»
Догадка всплыла сама по себе, и хотя в комнате и царил полный порядок (даже кровать была застелена, а покрывала аккуратно сложены и оставлены у изножья), но при учете всего произошедшего в Щ.И.Т.е отметать ее без проверки было нельзя. В воздухе не чувствовалось присутствия каких-либо усыпляющих газов, но химические соединения, лишающие сознания, можно было ввести в организм и при помощи дротика. От мысли, что порученный ему объект…
- Нет, – Клинт перебил себя же самого (кажется, он сделал это вслух) и исправился.
От мысли, что Кризанту могли похитить прямо у него из-под носа, он чертыхнулся и почти бегом направился за служебным телефоном, который должен был быть в гостиной, но вспомнил, что бросил его на кухне, и уже развернулся, круто меняя направление, когда заметил на втором этаже свет. «Я его там не оставлял». Клинт все же забрал сотовый, затем метнулся к журнальному столику и, вытащив из потайного ящичка модифицированную Беретту 92FS с глушителем, беззвучно поднялся вверх по лестнице. В коридоре, из которого можно было попасть в бильярдную и в достаточно просторную библиотеку, светильники были погружены в «спячку», зато они явно «бодрствовали» в библиотеке.
Подкравшись к открытой настежь двери, Клинт осторожно заглянул внутрь… и увидел Кризанту, с удобством устроившуюся в глубоком кресле и читавшую какую-то книгу. На появление своего «надзирателя» Кризанта никак не отреагировала, только неопределенно хмыкнула и спокойно перелистнула страницу. Клинт убрал связующее устройство в карман, сунул оружие за пояс, скрестил руки на груди и непринужденно прислонился бедром к косяку.
- Думал, что я удрала? – где-то через полминуты с легкой насмешкой поинтересовалась Кризанта.
- Если честно, была такая мысль.
- Я что, так похожа на наивную дурочку? Я, конечно, блондинка, если верить теперешнему цвету моих волос, но тебе не кажется, что это подобные выводы предвзяты?
- Что читаешь? – Клинт предпочел проигнорировать адресованную ему реплику, парируя ее собственным вопросом.
Кризанта на мгновение оторвалась от своего занятия, закрывая книжку и показывая ему обложку.
- «Убить пересмешника». Классика.
- Не предполагал, что тебя интересуют книги, – Клинт мельком покосился на полки, заставленные томиками разной толщины и содержания. В ответ на эти слова Кризанта немного грустно улыбнулась.
- Когда живешь бесконечно долго, все, даже самое чудесное, приедается и перестает быть привлекательным. Времена проходят, а книги остаются и появляются. Мне нравится читать. Всегда нравилось. Правда, раньше ассортимент был не особенно велик. Теперь же мне есть из чего выбирать, – и она снова погрузилась в чтение, старательно оставляя без внимания очередной пристальный взгляд, такой же прямолинейный, как и его обладатель. Который не преминул об этом заявить уже через несколько секунд.
- Прошлое нужно отпускать, ты знаешь? – в голосе Клинта засквозил непривычный холод, и Кризанта по-ребячески вызывающе вскинула подбородок. Ее зеленые глаза столкнулись с голубовато-серыми, слишком строгими, с застывшей в них твердостью и стремлением высказать все до конца. – В нем легко застрять, вечно думая о том, что было и что могло бы быть, но тогда настоящее расплывается, и ты теряешься. Всему должен быть предел, и если вовремя не остановиться, вернуться уже не получится.
Желаемое очень легко принять за действительное, за то, что хочется видеть, а коршунов, готовых слететься на твои невероятные способности, хоть пруд пруди, и дилетантов среди них нет. Они найдут, на какое место надавить, где нажать и куда ударить, они найдут твою слабость, потому что ты слаба, как бы ты ни старалась убедить в обратно себя и окружающих. И когда тебя сломают, когда тебя лишат всякой возможности самой принимать решения, тогда все твое существование сведется лишь к одному - к танцу бездушной марионетки.
Ты сказала, что остаешься в Щ.И.Т.е, потому что так у тебя будет «хотя бы пародия на свободу». А ты не думала, что сама установила все эти эфемерные рамки, сама создала клетку, в которую себя загнала, и сама не желаешь принять тот факт, что шансы начать нормальную человеческую жизнь у тебя все еще есть, просто ты их в упор не желаешь замечать? Изображать мученицу это, конечно, трагично и зрелищно, но сперва реши: а надо ли тебе это? Прошлое мертво. Оно было, но теперь его больше нет, и пережить его заново не получится, как ни бейся, а жить только своим прошлым - неразумно, беспечно и глупо. Прошлое. Нужно. Отпускать. В противном случае ты останешься в этой ловушке навсегда.
Клинт Бартон говорил жестко, грубо и резко, буквально бил в лицо. Каждое из его слов словно бы высекалось на монолите, и ни одно нельзя было ни обсудить, ни оспорить. Впервые кто-то обращался к ней в таком тоне, и это злило, возмущало. А еще это было странно. Было странно слышать что-то подобное и к своему неудовольствия осознавать, что… это было правдой. Признавать поражение, понимая, что все, что ей только что сказали, было верно. Слишком верно. Слишком прямо. Слишком точно. Слишком похоже на действительность.
Она никогда не считала себя «мученицей», никогда не стремилась играть эту роль, но сейчас появилось ощущение того, что что-то она делала неправильно; что ее уверенность в собственной вине за то, что она не спасла Юджина, свою семью, своих друзей, была кривым, искаженным желанием заставить себя хоть что-то почувствовать. Желанием, насквозь пропитанным фальшью. Она давно перестала сомневаться в себе, так почему же снова начала сейчас?..
- Я пыталась, – после долгой паузы ее голос звучал неровно, в нем звучала растерянность, нерешительность. И Клинт понял, что впервые слышит что-то подобное от нее – девушки, твердой убежденной в том, что она больше не допускает ошибок и просчетов, уже аукнувшихся ей слишком многим. И все же этого было недостаточно.
Простых колебаний мало для того, чтобы что-то изменить. Это лишь колебания, слабые круги на воде. Они исчезнут, если ветер, породивший их, утихнет. Они растают, и иллюзия снова заявит свои права, поглощая человека, которому уж точно не пристало жить по ее правилам. Клинт Бартон никогда не промахивался, стреляя в намеченную цель. А сейчас он поставил перед собой новую, такую, о которой не так давно и не подумал бы, – заставить Кризанту Анну Литтл, Рапунцель, кем бы она себя не считала и какими бы принципами не руководствовалась, жить. Не существовать, а жить. Внутренний голос присвистнул и ехидно шепнул: «Здорово же она тебя изменила». И с этим было не поспорить.