- Я пыталась, – повторила Кризанта, на сей раз вкладывая в свои слова больше твердости, и Клинт недовольно прищурился, стиснув зубы. «Отговорки. Она хочет оправдаться. Как по-детски». – Не думай, что я не пыталась. Потому что я пыталась. Я очень старалась и…
- Может, недостаточно? – Клинт перебил ее, и Кризанта, вздрогнув, подалась назад, поджимая губы и отводя взгляд, обрывая разговор, в котором она – и это было очевидно – сдавала позиции.
Парировать ей больше было нечем. Может, она и впрямь слишком сильно цеплялась за пережитое? Это стало привычкой, рутиной, чем-то неизменным. И она боялась, именно боялась признать, что шаг вперед, туда, где есть что-то новое, ей сделать сложно. Она не знала, что будет впереди, и эта неизвестность толкала ее обратно. Или она сама это делала?
Если она попробует поменять свой образ жизни, чем для нее это обернется? И кто поддержит? Ведь кто-то всегда был: Готель (в каком-то смысле); верный маленький Паскаль; потом Юджин; неуемный Максимус; родители и новые друзья в королевстве… В современном же мире у нее не было никого и ничего. Только сделка со Щ.И.Т.ом; не до конца устаканенные отношения с Наташей Романофф, которой она позволила называть себя Анной по пока еще не выясненным причинам; и Клинт Бартон, которого Кризанта теперь вообще перестала понимать. То холодный и непринужденный, невозмутимый, как чертова скала, а то вдруг сочувствующий и своеобразным способом пытающийся…
«…помочь? Он хочет так мне помочь? Да зачем ему это?»
- Если ты по-прежнему беспокоишься по поводу моего потенциального побега, можешь посидеть рядом и подождать, пока я дочитаю, – передернув плечами, глухо произнесла Кризанта, опять утыкаясь носом в книгу. – А потом я уйду спать.
*
Гребешок цвета слоновой кости скользит по волосам, некогда длинным и притягательно золотым, но пряди выбиваются, упрямо лезут в лицо, и тонкая женская рука убирает их в сторону, заправляя за изгиб уха нежным жестом.
Негромко напевая какую-то ненавязчивую успокаивающую песенку, королева расчесывает каштановые волосы Рапунцель, которая, сидя перед зеркалом, разглядывает золотое обручальное колечко на своей руке.
- Мам, а ты сразу полюбила папу?
- Нет, милая. Не сразу, – королева мягко улыбается, воскрешая в памяти свое прошлое. – Мы однажды встретились на балу в честь помолвки общих друзей наших родителей. Я не хотела идти туда. Мне было всего пятнадцать, я была юной девчонкой, привыкшей скакать верхом на лошади без седла и воровать круглые мучные лепешки с кухни. Я терпеть не могла всякие правила, постоянно сбегала из дворца и в тот раз собиралась сделать так же. Моя мама, конечно, об этом знала - она ведь моя мама - ей было известно, как независимо живет ее ребенок. Но она попросила меня остаться. И я осталась. И большую часть бала прохаживалась вдоль окон, стараясь слиться с обстановкой. А вот твой папа… – она вздыхает, предаваясь воспоминаниям. – Твой папа был душой компании. Он шутил со своими друзьями, много танцевал и веселился. Мне он тогда показался красующимся павлином!
Королева звонко смеется, вторя такому же безудержному смеху своей дочери.
- Помнится, я даже сказала ему это лично. Какое у него тогда было лицо!.. А наши родители, услышав это, расхохотались в голос. Мы их не поняли и разозлились. Но каждый по-разному: я следующие две недели ни с кем не разговаривала, а твой папа заявил, что никогда не женится. Где-то с месяц мы друг друга не видели, а потом опять столкнулись. И теплых чувств друг к другу мы точно не питали, совсем нет. При нашей второй встрече я кинула в него кусок кремового торта, а он в отместку испачкал мое платье черничным вином. А после этого мы вдвоем удирали от главной поварихи, возмутившейся, что мы зря хорошую еду переводим.
У нас с твоим отцом не возникло любви с первого взгляда - такое, конечно, бывает, но не со всеми подряд, - и поначалу мы вообще были врагами, но в нем что-то было. Что-то такое неуловимое, словно образ где-то в самой потаенной части души или улыбка, прячущаяся в уголке губ. Что-то, что притягивало вопреки здравому смыслу и напускной неприязни. Я не могу сказать, когда все началось; когда я перестала смотреть на него как на надоедливого мальчишку; когда мне стало уютно находиться рядом с ним. Я думаю, у тебя и Юджина все было так же. Мне кажется, где-то есть черта, разделяющая «до» и «после», но мы ее не замечаем. Ни ты, ни я, ни кто-либо другой.
Однажды, в какую-то секунду, мир делает кувырок и, переворачиваясь с ног на голову, открывается с иной, более светлой, более чарующей стороны.
Однажды, в какую-то секунду, ты просто понимаешь, что любишь.
*
«Жизнь любит подкараулить в минуту слабости, чтобы добавить хорошего пинка».
Линда Гиллард. «Увидеть звезды».
С чего начинается любовь?.. Где та граница, переступив которую человек может сказать три заветных слова? И есть ли она вообще, эта граница?
В реальной жизни над людьми не раздвигаются неведомой силой облака, и на них не падают лучи света, сопровождаемые хоровым пением, сигнализирующим: «Вот она, твоя судьба!». В реальной жизни декорации и сцена – это просто мир вокруг, и правил в этой игре нет, а значит, и итог неизвестен. Лишь в кино все так просто. Однако зачастую не требуется каких-то особых манипуляций или необычных стечений обстоятельств. Чудесное прячется в повседневном, и для того, чтобы осознать, что это тот самый или та самая, не нужно фанфар, музыки и свистоплясок. Нужно лишь понять.
Это понимание всегда приходит неожиданно, без предупреждений и без предчувствий, его не предугадать и не разложить по полочкам. Нужно просто в него врезаться, откровенно сильно треснуться лбом, а потом раскрыть глаза и понять. Может хватить одного лишь взгляда, одного мгновения, пока ты смотришь, или прикосновения, случайного жеста или слова, и сообразить: вот оно! Недостающее звено, пропавшая деталь мозаики, потерянный кусочек собственной души, без которого ощущаешь себя не целостной личностью, а лишь частью чего-то большего.
Все всегда нуждались, нуждаются и будут нуждаться в любви, в том, что дарует это чувство невесомости, чувство безграничного счастья и тепла, словами о которых пестрят страницы книг. Люди ждут любви, ищут ее, стремятся к ней, упускают ее и снова разыскивают, нетерпеливо и спешно. Любовь ничто не одолеет, даже страх и смерть перед ней бессильны. Любовь – это очищающий водопад, струящийся потоками кристальной воды, вымывающей все плохое и ненужное из сердца. Влюбленный человек не замечает недостатков в любимом, и да, в какой-то степени это делает его слепым, но в то же время он замечает, ценит и наслаждается тем, что для других невидимо, тем, что для других – пустой звук.
Любовь нередко ставят выше всего, выше собственных идеалов, убеждений, вкусов и мнений. Любовь – бесценна, но она ничего не стоит. Ее не взвесить и не измерить, ее нельзя извлечь, поместить под увеличительное стекло и рассмотреть, ее не взять в руки – она неуловима, неосязаема. Ее можно только чувствовать.
И она всегда с чего-то начинается, но этот порог настолько размыт, настолько ровен, настолько хорошо прячется, что неясно, где и в какой момент он был преодолен. Он просто есть. И любовь просто есть. Можно сказать, что любовь начинается с мечты, с ненависти или зависти, злости или неприязни. А можно сказать: «Не ломайте голову, оставьте это философам и радуйтесь тому, что вам даровано».
«Однажды, в какую-то секунду, мир делает кувырок и, переворачиваясь с ног на голову, открывается с иной, более светлой, более чарующей стороны.
Однажды, в какую-то секунду, ты понимаешь, что любишь».
Кризанта помнила, насколько хорошо ей было рядом с Юджином, насколько хорошо было слушать его голос, видеть заботу и нежность в его глазах, насколько хорошо было ощущать себя нужной, драгоценной, любимой и отдавать то же взамен. Она помнила, как плескалась вода вокруг лодки, как весла рассекали природное зеркало, в котором отражалось темное небо, словно бы специально притухшее для того, чтобы сияние фонариков, взмывавших вверх, было ярче, красивее, пышнее. Она помнила песню, их песню, когда судьба накрыла их обоих своей вуалью и, тихо улыбнувшись, скрылась вновь, потому что соединила еще два любящих верных сердца. Она помнила, как поняла, что любит.