Легкий скрип двери, выходящей в коридор, – сколько ее ни смазывали, она все продолжала тихо, но неизменно напоминать о своем существовании, – шелест шагов, и Кризанта, повернув голову, забывает, как дышать. Она потрясена, ощущения такие, словно землю выбили из-под ног, а вся ее жизнь, все те прожитые века, пошли трещинами будто зеркало, по которому со всей силы ударили кулаком.
- О, ты проснулась, – все тот же голос, звук которого она почти забыла. – Я же говорил тебе вчера, чтобы ты отсыпалась. У нас сегодня скачки с Максимусом, а он нас так загоняет, что мы назад приползем, а не придем как культурные люди. Милая, что с тобой? На тебе лица нет.
- Юджин?.. – Кризанта произносит это имя с трудом, еле слышно, отказываясь верить.
- Единственный и неповторимый, – молодой мужчина улыбается, тепло, искренне, так, как не улыбался никому кроме нее.
Слезы возвращаются, не спрашивая разрешения, текут по щекам, прочерчивая на коже прозрачные дорожки. Кризанта срывается с места – Паскаль едва успевает спрыгнуть на пол – и, подбежав к Юджину, обнимает его так крепко, как только может, буквально цепляется за него, сминая пальцами ткань белой рубашки, поверх которой еще не накинут привычный кожаный жилет, и беспорядочно шепчет что-то. Когда она отстраняется, то в его взгляде читается явное недоумение.
- Рапунцель, что случилось? – Юджин берет ее лицо в ладони, отводя упавшие ей на глаза непослушные пряди, и мягко целует. – Тебе сон плохой приснился?
- Нет. Не знаю, – Кризанта отвечает рывками, а потом вдруг начинает говорить быстро, не переводя дыхание: – Юджин, тебя ведь здесь нет. Тебе здесь нет. Ты… ты… ты умер. Ты умер уже давно. И Паскаль тоже. И Максимус. И мама с папой. И королевства нашего больше нет. Этого мира больше нет. А я не старею, и меня не убить. И у меня волосы опять стали светлыми, они опять отросли, и я их каждый день обрезать должна. Я мотаюсь по свету как перекати-поле, у меня нет места, которое я бы назвала своим домом. А в Щ.И.Т.е… в Щ.И.Т.е… – она запинается.
Мысль ускользает от нее, прячется в потемках, путая пути и сбивая с толку. Кризанта пытается вспомнить, что же она хотела сказать, но не может, никак не может. Недавнее прошлое почему-то потеряно, подернуто туманной завесой, что с каждым мгновением становится все меньше дымкой и все больше мглой, поглощающей воспоминания. Кризанте кажется это подозрительным, ей это не нравится, но едва она пробует понять, что же конкретно ей не по душе, это чувство пропадает, словно и не было его.
Юджин все еще не отпустил ее, он смотрит на нее так, как будто не слышал того, что она говорила ему только что. А сама она уже забыла.
- Рапунцель, что случилось? Тебе сон плохой приснился? – эти слова звучат как в первый раз, и Кризанта мотает головой.
- Кажется, да.
- А о чем?
- Я не помню, – она улыбается и целует его в ответ. – Не помню. Да и неважно это. Максимус уже уничтожил свою утреннюю порцию яблок?
- А то как же! – хмыкает Юджин и идет к шкафу, чтобы достать оттуда свой жилет. – Он без них жить не может.
Кризанта коротко смеется и направляется к ширме, за которой на вешалке прячется ее любимое платье.
- Знаешь, цветочек, я уверен, что Максимус не даст нам спокойно позавтракать, так что я советую тебе сразу же облачиться в костюм наездницы.
Сердце пропускает удар. Пелена слетает, сбитая мощным эмоциональным толчком. Кризанта замирает на месте как вкопанная и медленно поворачивается к Юджину, который, напевая какую-то песенку себе под нос, застегивает на поясе ремень с медной пряжкой.
- Повтори, – ее голос обретает твердость. – Повтори еще раз, как ты меня назвал.
Юджин бросает на нее взгляд через плечо.
- Ну ты же знаешь Максимуса, он…
- Повтори. Как. Ты. Меня. Назвал, – перебивает его Кризанта, и в ее глазах вспыхивает гнев и тихая ярость. В лице Юджина что-то неуловимо меняется, и Кризанта кожей ощущает, как новая волна забвения накидывается на нее как дикое животное, но на сей раз она не поддается. – «Цветочек»? Ты это сказал? Кто ты такой? – ее пальцы сжимаются в кулаки, и ногти, впивающиеся в кожу, оставляют на ней темно-красные полумесяцы. – Кто ты, черт возьми, такой? Потому что я знаю, что ты - не Юджин.
В ушах что-то вдруг начинает звенеть с такой силой, что кажется, что барабанные перепонки вот-вот лопнут, и по шее медленно скатываются две первых теплых алых капли, рисующие красные дорожки. Комната теряет очертания, все грани расплываются, будто линию, нарисованную мелом, кто-то старательно растирает, лишая ее формы. Клекот птиц становится больше похожим на противный писк, а шум моря – на глухой рокот каких-то генераторов.
А потом Кризанта проваливается в очередную пустоту, успев напоследок подумать, что данное «явление» стало повторяться с пугающей увлеченностью.
А ведь фанатизм до добра не доводит.
*
- У кого какие идеи? Рассматриваются любые предложения.
Тони Старк стоял за односторонним стеклом, покачиваясь с пятки на носок, и внимательно наблюдал за Марией Хилл, которая, положив ногу на ногу, совершенно спокойно сидела в кресле. Горящие синие глаза буквально прожигали дыры в биополях любого, кто бросал на нее взгляд.
- Черт, она смотрит с таким презрением, что у меня аж слов нет.
- Неужели? Что с твоим лексиконом случилось? – съехидничала Наташа.
- Временно подал в отставку в связи с неподобающим обращением к тому, кто им владеет, – отпарировал Старк.
- А давайте вы продолжите свою словесную дуэль как-нибудь потом? – вмешался Клинт, и по его голосу было ясно, что он весьма не в духе. Наташа передернула плечами, а Тони нацепил выражение из серии «Я не я, и хата не моя». – Надо решать, что с ней делать, и как ее в чувство привести. Поскольку она сама уже заявила нам с гордостью, что она тут единственный засланный шпион, надо сосредоточиться на выяснении того, как много она знает.
- Ну, учитывая то, что спец, которого вы к ней подослали, повалился мешком, как только шагнул в ту комнату, с этим твоим «выяснением» у нас возникнет заминка, – Старк фыркнул, на что тут же встретил ответную реплику Романофф:
- Ты так и будешь перечислять уже известные нам факты или соблаговолишь сказать что-нибудь полезное?
- Я всегда говорю только полезное!
- Тавтология.
- Кто?
- Не «кто?», а «что?».
Перебить эту воюющую парочку во второй раз Клинт не успел. Мария Хилл внезапно напряглась, на ее лице появилась отчетливая гримаса боли. Шпионка Паука потянула дрожащие ладони к ушам, и между ее тонких пальцев просочились струйки крови. Издав приглушенный хрип, вырвавшийся через плотно сжатые губы, Хилл вздрогнула и рухнула на пол, опрокинув кресло, и забилась в судорогах. Широко открытые глаза засветились ультрамарином, а потом резко потухли, и девушка, вдыхая рывками, начала испуганно озираться.
- Кажется, наша проблема решилась сама собой, – изрек Старк, следя за тем, как только что прибежавшие врачи помогают Хилл прийти в себя.
*
Спина затекла. За долгие годы путешествий Кризанта привыкла к жесткой постели и отсутствию удобств, но все же она старалась спать на кровати или хотя бы на ее подобии, а не на полу, как вот сейчас. Перекатившись на бок и охнув от стрельнувшей по позвоночнику боли, Кризанта подтянула колени к поясу и, опираясь на руки, чуть выпрямилась, чтобы сесть на пятки, а затем огляделась.
Это место чем-то напоминало ту камеру, в которой она очнулась в Щ.И.Т.е, – такие же ровные стены свинцового оттенка и отсутствие окон. На тяжелой металлической двери не было видно ни ручек, ни замков, да и вид у нее был внушительный, что явно говорило о том, что выйти через нее можно будет только тогда, когда на это дадут разрешение. В углу одиноко притулился стул. Приглушенный «холодный» свет шел от «зарешеченных» ламп, и было… тихо. Очень тихо. Никаких звуков, кроме ее собственного дыхания.