[2] Курбет и сальто – акробатические элементы.
========== Глава 23, в которое одинокое дерево становится чем-то другим. ==========
Если надо умирать,
То жить надо до изнурения,
Все сохраняя,
Чтобы всем пожертвовать.
Если надо умирать,
То на наших памятниках
Я хочу написать,
Что мы высмеяли Смерть и Время.
Mozart L’Opera Rock La Troupe – Vivre A En Crever.
Иногда создается такое впечатление, что Судьба очень сильно любит подтасовывать обстоятельства так, чтобы одни и те же случаи происходили снова и снова, повторялись как мелодия на некстати заевшей грампластинке. Такие случаи обычно называют «неоднократным наступанием на грабли». И ладно еще если эти случаи были забавными – тут еще можно было более или менее приспособиться, хотя через некоторое время просыпалось чувство беспокойства. Но вот если они были крайне неприятными и болезненными, переживать их заново совершенно не хотелось.
Кризанта искренне надеялась, что то, через что она прошла в своем королевстве после возвращения магии, не воплотится из кошмарных страхов в жестокую действительность в новом мире. К несчастью, надежда и реальность крайне редко обладают точками соприкосновения. Как говорится: «У Вселенной другие планы».
За последнюю пару дней Кризанта перетерпела – по ее скромному мнению – слишком много и только-только начала делать какие-то продвижения в собственной жизни, разбавлять унылые серо-черные краски новыми цветами, но, похоже, ее чертова песня никак не хотела приближаться к логическому счастливому финалу, застряв на несносном припеве.
За эти несколько суток Кризанта едва смирилась со своим прошлым, едва собралась жить дальше, едва решилась принять второй шанс, воспользоваться им, едва не потеряла близкого, очень близкого ей человека, который сперва таким и вовсе не казался, и сейчас она, похоже, потеряла его снова. Но уже по-настоящему.
Господи, ей бы очень хотелось, чтобы все это оказалось лишь сном, видением, навеянным жарой, или усталостью, или еще Бог знает чем, полуночным бредом, иллюзией.
Но это было не так.
*
Когда кто-то близкий и дорогой тебе умирает, частица твоей собственной души умирает вместе с ним.
Разумеется, каждый человек в своей жизни, хоть раз, но плачет. Кризанта, правда, раньше бы не подумала, что Наташа Романофф может быть таким человеком, но теперь, глядя на блестящие дорожки слез у нее на щеках и видя полные отчаяния глаза, девушка понимает, что ошибалась. И понимает, что являлось причиной этих слез…
В Кризанту неоднократно стреляли, ее не единожды пытались убить, и она как будто с этим смирилась, и лишь окружающие ее люди, такие сильные, но такие недолговечные, напоминали ей об истинной хрупкости жизни, которая у нее, увы, отсутствовала.
Рыжеволосая женщина, еще пару мгновений назад упорно бившая ее по щекам и умолявшая проснуться, сейчас, не сдерживая рыданий, стоит над Клинтом Бартоном, в чьих остекленевших глазах больше не бьется жизнь. Тони Старк выглядит каким-то совсем уж потерянным – похоже, он совершенно не знает, что ему предпринять, а Кризанта бездумно смотрит на неподвижное лицо того, кто неожиданно стал ей дороже всего на свете.
Она слышит пульс города в отдалении; слышит еще не стихший рокот где-то под землей; слышит, как грохочет от ветра плохо привинченный навес; и слышит, как Романофф бормочет бессвязные слова, обращаясь к ней, к Рапунцель, не к Кризанте, умоляет ее помочь, сотворить чудо, сделать хоть что-нибудь…
Вера в сказку, вера в то, что она может обрести силу в беспощадном мире науки и логики – вот чем пропитан каждый ее судорожный всхлип, каждая просьба.
«Хоть что-нибудь…»
Эти слова бьются в голове у Кризанты, наводя на мысль о поступке, который в данной ситуации кажется единственно-правильным. Разве что этот поступок должен быть сделан с согласия обеих сторон. «Да к черту все», – неожиданно решает для себя Кризанта. Она ведь может сделать это «хоть что-нибудь», воистину может. Знания о собственной магии дают ей преимущества перед самой Смертью, новые знания, о которых она прежде не подозревала.
Кризанта поднимается и, медленно шагая, приближается к распростертому на пыльной земле мужчине, опускается на колени и осторожно проводит кончиками пальцев по его щеке, покрытой сетью царапин. Кожа еще теплая, но это обман, обжигающий холодом, от него становится тошно, но Кризанта не отступает. Дыхание смерти, пытающейся ее отпугнуть, ей не страшно. Она перетерпит. Она должна. Обязана. Ради этого невозможного человека.
- Я не умею воскрешать мертвых, – произносит Кризанта ровным голосом. Наташа затихает, поднимая на нее глаза, Старк позади переминается с ноги на ноги, не издавая ни единого звука. – Я не умею воскрешать мертвых, – повторяет она, – но я умею кое-что другое, – Кризанта смаргивает слезы и опускает одну ладонь на солнечное сплетение Клинта, туда, где багровеет липкая вязкая кровь, а вторую – между ключиц, на ткань разорванной куртки.
Мир вокруг замирает.
Все застывает в безмолвии, погружаясь в выжидающее молчание. Кризанта сглатывает комок в горле и прикрывает веки.
Тихий напев, старый и привычный, расплывается в пасмурном весеннем вечере.
- Солнца златого цветок,
Сияй и сверкай огнем.
Время обрати ты вспять,
Верни то, что было мое…
Раны ты исцели,
Судьбы замысел измени,
Сохрани и верни мне то,
Верни то, что было мое…
Что было когда-то мое… [1]
Привычное полыхание цвета золота зарождается в сердце и выплескивается наружу, просвечивает из-под кожи, искрится в растрепанных спутанных волосах и расплывается в разные стороны, нарастая и нарастая, становясь все жарче, светлее, окутывая две фигуры сияющими вихрями.
И вместе с этим сиянием где-то в глубине души золотое одинокое дерево, что никогда не цвело, вдруг вспыхивает ярким светом, разлетаясь в разные стороны мириадами сверкающих звезд, и хлынувшие за ними солнечные реки, наполнившиеся жизнью, стремительным потоком взмывают наверх, переплетаясь между собой и превращаясь в волшебный цветок.
Хотя нет, не один цветок. Теперь их было два.
*
Тонкий запах белых лилий, которые Она сжимает пальцами, вызывает забытое чувство нетерпения и восхищения. Шлейф шелковой вуали, подобно ее волосам, течет по полу следом за ней. Она чувствует теплоту рук своего отца, который идет бок о бок с Ней, а Она волнуется так, как никогда в жизни. И с каждым шагом Она все ближе к Нему. К человеку, который показал ей жизнь, открыл ей глаза, спас ее из золотой клетки. Она знает, что Он – все для нее. И когда священник произносит речь, а Они смотрят друг другу в глаза, им обоим ясно, что они будут любить друг друга всегда, не смотря ни на что.
Время прекращает свой бег в этот момент, все вокруг останавливается, и больше никто не двигается. Все застыло. Он и Она тоже. А Кризанта, неслышно двигаясь по мягкому лиловому ковру, подходит к ступеням и останавливается, глядя на свое прошлое. И, сравнивая себя и Ее, понимает, насколько Она изменилась. Мечтательная девушка растаяла тенью в солнце жизни, Она повзрослела, стала сильнее, закаленнее. Она – не так, кем была тогда, не та, кем была до Того Дня. Она теперь другая.
Люди, рассевшиеся на длинных скамьях и затаившие в ожидании дыхание, море цветов, украшающих огромный зал, лучи дневного светила, льющиеся через большие окна, все знакомые лица… Кризанта окидывает их медленным взглядом и делает резкий вдох, сжимая кулаки. Она – в своих порванных джинсах, в безнадежно заляпанной обуви, в потемневшей от застывшей крови футболке и с буро-красными разводами от запястий до локтей, – совершенно не вписывается в полную радости и счастья картину. Ей тут не место. Она здесь быть не должна. И от осознания этого становится только хуже.
Кризанта, мотнув головой, отворачивается, собираясь быстро выйти через проход, за которым колеблется свет – путь из воспоминаний обратно в реальность – и, подняв голову, замирает, на несколько секунд забывая как дышать.