Потому что перед ней стоят те, кого тут тоже быть не должно.
- Юджин… Мама… Папа… – эти слова сами собой срываются с губ, и Кризанта судорожно зажимает рот рукой от волнения, широко открыв глаза, отказываясь верить. Ее родители, такие, какими она их помнит, смотрят на нее и улыбаются. Но взгляд все равно притягивается к Юджину, который в ту секунду предстал перед ней таким, каким она его впервые увидела там, в башне, в день, когда все изменилось. – Вы… Я не… я не понимаю… Вы же…
- О, нет, мы здесь, – веселый голос бывшего разбойника заставляет душу буквально ныть от щемящей радости. – Разумеется, мы здесь. Где же нам еще быть? Нет, не говори, что мы умерли, потому что это не так, – Юджин перебивает Кризанту прежде, чем мысль сказать это посещает ее голову. – Мы все еще живы. В твоем сердце. И мы всегда были там. И всегда там будем. И ты всегда можешь видеть нас, когда только пожелаешь, – он смотрит на то, как по щекам золотоволосой девушки неудержимо катятся слезы, и, приветственно разведя руки в стороны, бодро и непринужденно произносит: – Обнимемся?
И Кризанта срывается с места. Сокращая расстояние между ними до минимума, она стискивает его в объятьях, уткнувшись носом в его плечо, и рыдает, плачет так, как не плакала уже непозволительно давно, выплескивает все, что веками копилось внутри ее сознания, всю ту боль, отчаяние, горечь одиночества… До тех пор пока не чувствует долгожданное облегчение и лишь после этого ослабляет хватку, но лишь чуть-чуть, по-прежнему не отрывая глаз от таких родных ей черт лица, боясь, что оно исчезнет.
- Почему раньше я не могла?..
- Потому что тебе нужно было понять, – ее мать приблизилась к ней и нежно провела кончиками пальцев по лбу, аккуратно заправляя выбившийся локон за ухо.
- Понять что?
- Что нужно отпускать, – ее отец подходит с другой стороны, опуская ладонь ей на плечо.
- Что отпускать?
- Прошлое, Рапунцель, – голос Клинта накладывается на слова Юджина, звенит и буянит в ушах, как барабанный бой, и разбойник слегка отодвигается назад и наклоняется, уменьшая разницу в росте. – Да, оно бесценно, и никто никогда не сможет этого изменить, потому что это часть тебя. Но жить лишь прошлым, постоянно тоскуя о том, чего не вернуть, - неразумно. И это убивает, – слова раздаются эхом, словно бы их говорят не один, а сразу два человека. – Прошлое нужно отпускать, чтобы будущее смогло найти путь к тебе. Ты должна была сделать это, чтобы преодолеть ту ступень, на которой застряла. Теперь ты наконец совершила это, теперь ты готова продолжать свой путь. Ты снова можешь жить. И ты снова можешь любить. И пусть сомнения и страхи не мешают тебе, – Юджин подается вперед, целуя ее, и отстраняется. Ее родители отступают следом за ним, и Кризанта наблюдает за тем, как все вокруг начинает затапливать белый свет.
И в этом сиянии, окутывающем ее с ног до головы, Кризанта действительно понимает, что она готова. Она готова жить дальше.
[1] Мне захотелось перевести песню Рапунцель в своей манере, поближе к английскому оригиналу, просто он мне показался более… ну, более.
Ах да. Я типа того… вернулась. :)
========== Глава 24, в которой двое людей окончательно разбираются во всем. ==========
Клинт просыпался долго, неохотно выпутываясь из цепких объятий сна, который в последнее время с отупляющим упорством не приносил никаких сил, но сейчас почему-то все было иначе, не так как раньше. Он пошевелил пальцами, потом чуть согнул ноги в коленях, прислушался к своему телу. Нет, все было в порядке. В полном порядке. Даже удивительно. Ведь после базы…
Клинт резко открыл глаза и, рывком сев на уже знакомой ему широкой и слишком белой кровати, огляделся. Нет, не галлюцинация. Он тут. Он на авианосце, в медотсеке, и он… жив. Он дышит, и он жив. Он не мертв. Клинт явственно помнил, как после первого выстрела Кризанта упала, как подкошенная, и помнил, как после второго ощутил сильный болезненный толчок в груди. На этом все заканчивалось. Клинт задрал низ футболки с длинными рукавами – он едва успел удивиться отсутствию больничной рубахи – и ощупал то место, куда, как ему думалось, вошла пуля. Но там даже ссадины не было, не говоря уже о шраме.
- Что за черт? – Клинт нахмурился и, спустив ноги на пол, уже собрался выйти из своей «палаты», когда прозрачная дверь отъехала в сторону, и в комнату вошла Наташа. При взгляде на Клинта, который, по-видимому, искренне ничего не понимал, у женщины на лице непроизвольно возникла улыбка.
- С добрым утром, Спящая красавица! – весело сказала она, пока Клинт рассматривал боевую подругу с искренним недоумением, замечая новые детали. Его зрение, которое и раньше было идеальным, сейчас приобрело еще большую ясность. Темное пятно под нагрудным кармашком четко выделялось на угольной куртке Романофф, рыжая прядка, закрепленная заколкой, едва ли не светилась на фоне медно-красных волнистых волос. Цвета вокруг стали ярче, отчетливее, насыщеннее, и это было нельзя не заметить. – Мы думали, ты неделю проспишь.
- Мы? Я? Неделю? – переспросил Клинт, запутываясь еще больше. – Наташа, о чем ты? Я же… я умер. Я помню это. В меня стреляли. И меня подстрелили. Насмерть. Что я тут делаю? Я действительно в Щ.И.Т.е, или это чертов Рай?
Наташа хмыкнула.
- Нет, то точно не Рай, уж поверь мне. В Раю меня бы не доставали с отчетами, – она облизнула губы и присела на краешек кровати, ободряюще кладя ладонь на плечо Клинта. – Это не Рай. И ты не умер. Так просто ты от нас не отделаешься.
- От нас? Кто это «мы»?
- Я. И Старк. И Колсон. И Хилл. И Фьюри, – Наташа вздохнула и прибавила с лукавой усмешкой: – И Кризанта, – Клинт пристально посмотрел на нее. – Она больше всех волновалась, никогда раньше не видела ее такой всполошенной. Она от тебя не отходила, знаешь? Ты пролежал тут двое суток, и она к тебе и врачей-то едва подпустила, – Романофф замолчала и, понизив голос, продолжила: – Я думаю, вам о многом надо поговорить. На самом деле - об очень многом. Она на верхней палубе. Иди к ней, – видя, что Клинт не двигается с места, Наташа мотнула головой. – Вперед, ковбой! Ноги и в руки и пошел. Не стоит заставлять леди ждать, тем более, если эта леди места себе не находила. Не перебивай, – она остановила друга прежде, чем тот успел что-то произнести. – Я пока не слепая, я видела, как она на тебя смотрела там, у базы, когда ты… – секундная заминка. – И как не смотрела. Да у нее на лбу все было написано заглавными буквами. И твое поведение тоже… Ну, ты понял. А теперь шевелись. Хорош отлеживаться!
*
«Ад и рай – не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай – это две половины души».
Афоризмы Омара Хайяма.
И снова был вечер, снова были солнечные лучи, игравшие нарядными красками в закатном небе, кое-где пересеченном белесыми хвостами следов от самолетов. Дневное светило догорало свои последние часы того дня, озаряя напоследок мир под собой, прощаясь, чтобы на утро вновь вернуться, а шум волн смешивался с глухим бормотанием могучих двигателей. На верхней палубе почти никого не было, только пара сотрудников проверяла один из тяжелых военно-транспортных вертолетов в углу площадки.
Втянув носом прохладный влажный воздух, Клинт приложил ладонь ко лбу как козырек и начал оглядываться. Кризанту он заметил не сразу – сейчас для него все полыхало новыми, более живыми цветами, и девушка в светло-коричневой одежде, прислонившая боком к перилам, сливалась с окружающей обстановкой. Ее силуэт и впрямь растворялся на фоне горящего диска солнца, расплывался в нем, волосы, подстриженные до лопаток, были убраны со лба обручем. На ткани черной тенниски поблескивали на цепочке два золотых кольца: один ободок был широкий, без каких-либо украшений, а второй – тонкий, усыпанный бриллиантами. Глаза Кризанты были закрыты, голова чуть откинута назад, и свет беспрепятственно падал на умиротворенное лицо и тонкую шею.
Подойдя к Кризанте, Клинт сунул руки в карманы брюк и стал терпеливо ждать. По какой-то причине он понимал, что не ему предстоит делать первый шаг в этом разговоре. Кризанте, конечно, было ясно, кто находился рядом с ней, и поэтому ей потребовалось несколько минут, чтобы окончательно собраться с духом.