— Папочка, пожалуйста, не оглядывайся, — сказала я с вежливой настойчивостью, для меня вовсе не характерной и потому подействовавшей. И вправду: стоило нам повернуться спиной, как музыка и пение мгновенно стихли, а вместо них я услышала приглушенный шум и шуршание, и я отлично знала, что если бы сейчас оглянулась, то увидела бы, как дряхлый император ловко опускается на все свои шесть лапок и, подобно его свите, и генералам, и восьмидесяти тысячам школьников, по-тараканьи спешит укрыться в ближайшей щели.
Позже, вечером, гуляя по Ринг-штрассе, мы услышали, как за полуоткрытыми дверями какого-то кафе или, может, кабаре поют Im Prater blühen die Bäume[10], и мы остановились, и матушка сначала тихо, а потом громче принялась подпевать, а когда чуть позже зазвучала песня Wien, Wien, du Stadt meiner Träume, то тут уже запели мы все, и я тоже прослезилась, да так, что мне пришлось в конце концов встряхнуться, точно мокрому коккер-спаниелю.
А еще батюшка вечером повел нас в кондитерскую за углом гостиницы «Захер», то есть в «Захеровскую кондитерскую», и, разумеется, заказал там самые вкусные пирожные, на которых высились горы взбитых сливок, белоснежные вершины австрийских Альп, и когда я серебряной ложечкой проела дорожку в ледниках и вечных снегах, то передо мною открылись шоколадные пропасти — словно черные недра Космоса.
Однако больше нас вечерняя Вена ничем не порадовала. Батюшка, видите ли, очень рано загнал нас в постель в нашем двухместном номере с добавочной кроватью, номере, под потолком которого витало ночью — подобно наполненному газом яркому воздушному шарику — привидение полковника Редля с простреленным виском.
17) Утренняя и вечерняя фрау Шратт
Я догадывалась, да нет, не буду лукавить — знала, почему батюшка настоял на том, чтобы мы так рано отправились спать и куда именно отвезут нас на рассвете дрожки, заказанные им накануне.
Мы поднялись еще затемно, и батюшка разбудил кучера, сгорбившегося на козлах, и мы уселись, и в батюшкиной руке открылись со звоном карманные часы машиниста, и он осветил их спичкой, и дрожки после причмокивания двинулись вдоль пустой улицы, и их колеса стучали так, как будто матушка отбивает на кухне воскресный бифштекс, и на фасаде одного из домов вспыхнул ненавистью выведенный известкой лозунг Austria delenda est![11], ночная работа каких-нибудь анархистов или иных врагов Австро-Венгрии.
Было около пяти утра. Мы остановились невдалеке от желтого домика с желтыми ставнями, стоявшего совсем рядом все с теми же шенбрунскими садами. Мы вышли, и дрожки укрылись в сумраке. Конечно, я отлично знала, что таит в себе этот желтый домик. Ведь я сама сделала его из коробочки, в которой в аптеке на улице Шмерлинга продавали резиновые средства мужской защиты.
Долго ждать нам не пришлось. Без восьми минут пять дверь домика открылась и появилась женская фигура, окутанная плащом, из-под которого предательски вырывался лишь водопад длинных черных волос. Женщина побежала к шенбрунским садам, и там ее уже ждали, кто-то отворил ей и быстро впустил внутрь. Ее уверенные движения свидетельствовали о том, что этот путь знаком ей уже не один десяток лет, что она проходит его ежедневно и всегда в один и тот же час, подчиняясь железной необходимости. И это батюшка мог понять: он чтил регулярность и точность, полагая их священной основой расписания жизни всей вселенной. Теперь уже нет необходимости блюсти тайну: это была актриса венского Придворного театра фрау Катарина Шратт, а спешила она на свое ежедневное свидание с императором, свидание, состоявшее в завтраке с Его Императорским и Королевским Величеством, и батюшка вытянул палец в сторону шенбрунского дворца, и на продолжении этой прямой — раз! — и вспыхнуло окно, за которым сейчас Катарина и Франц Иосиф садились за накрытый стол, и тут же часы всех близких и далеких венских храмов отзвонили пять ударов, император начал свой рабочий день коротким завтраком со своей приятельницей, неофициальной супругой и наперсницей, и тем самым было положено начало дня и во всем городе Вене, этой испытательной станции конца света.
(Батюшка, разумеется, и не подозревал — об этом знала лишь я, тайная строительница Вены, — что как день начинался, так же он и заканчивался: снова с актрисой Катариной Шратт. Я же сама выстроила из коробочки от чая, излечивающего простатит, знаменитый пятиэтажный дом свиданий — гостиницу «Ориент», за белым фасадом которой среди двадцати пяти изобретательно стилизованных номеров таилось и императорское гнездышко любви, где Катарина из вечера в вечер ласкала под своими распущенными черными волосами хилую птичку-невеличку, давно уже, к сожалению, не похожую на гордого императорского орла, а за окнами тем временем угасал день, очередной день Вены, этой испытательной станции конца света).