34) Дьявол ходит слоном, конем и сразу после этого — ладьей
После смерти Масарика все как-то сразу пошло наперекосяк. Матушкины родственники, Заммлеры из-под Орлицких гор, тоже изменились к худшему. Было ужасно видеть, что все эти добрые ланшкроунские, опоченские и рыхновские дядюшки, тетушки, племянницы и племянники точно лишились рассудка. А потом буквально в одну ночь вся Европа превратилась в ловушку, и все дороги к отступлению оказались забиты теми, кто — хотя бы даже в самую последнюю минуту — пытался спастись. В нордическую ловушку угодил и хитрый самодур Сталин, который по указке Берлина казнил всех своих лучших генералов, и отдал гестапо немецких антифашистов, скрывавшихся в СССР, и думал, что в награду за это ему дадут проглотить Польшу. А маленькую Чехословакию Гитлер велел повкуснее приготовить (и разрезать, и посолить) и подать ему на стол англичанам и французам. «Если бы Масарик был жив, — сказал батюшка, — англичане и французы нас бы не продали. А если бы и продали, то мы сумели бы защититься. А если бы и не сумели, то на коленях все равно бы жить не стали».
Пока же все мы радовались, что батюшке повезло — после оккупации его не арестовало гестапо. Именовалось это везение, разумеется, Гюнтер Заммлер, и занимало оно в Брно пост заместителя начальника гестапо. Везение навестило нас через две недели после того, как батюшкина фамилия была вычеркнута из списков.
— Естественно, это была ошибка, — объяснял матушке Гюнтер, — к сожалению, любая великая эпоха полнится множеством подобных ошибок. И вполне возможно, что его имя опять появится в списке, только на этот раз в каком-нибудь другом, к составлению которого я не буду иметь отношения. Так что, Гудрун, если придет какая-нибудь подозрительная повестка, тут же дайте мне об этом знать. Потому что брак с вами искупает множество грехов вашего мужа. С тем условием, разумеется, что он откажется от своей провокационной еврейско-большевистской фамилии.
На этот раз матушка ничего не сказала и не стала возражать против подобных мер предосторожности. Теперь мы жили в совершенно новом мире, полностью отличавшемся от того, в котором Гюнтер впервые сделал свое предложение. И батюшка, конечно, тоже не протестовал. Он же понимал, что его фамилия ставит под удар нас всех.
Но так уж устроен свет, что как раз тогда, когда батюшка отказался от своей фамилии, умер и тот, другой Лев Троцкий, ибо Сталин нанял убийцу (испанца Рамона Меркадера), который убил конструктора Октябрьской революции в его мексиканском изгнании, он ударил Троцкого ледорубом в вилле, окруженной высокой стеной и охраняемой хорошо вышколенной стражей.
В один из прохладных летних вечеров мы — уже как Лев, Гудрун и Соня Заммлер — шли в кинотеатр «Капитол» на какой-то фильм с Властой Бурианом[15]. А перед фильмом показывали новости протектората, и Гитлер ходил там по только что взятому Парижу. А уже на следующий день он приехал в Брно. В то время Гитлер был подобен эпидемии ящура, он появлялся внезапно и стремительно в нескольких местах сразу.
Кузен Гюнтер сопровождал его в Брно на каждом шагу и пытался убедить матушку принять участие в большом торжестве на площади Лажанского (вскоре после выступления на ней фюрера она была переименована в Адольф-Гитлер-платц), но у матушки были о Гитлере свои соображения. «Если бы такой человек, — говаривала она, — продавал суповые кости, а во всем Брно не было другой лавки, где я могла бы их купить, то я бы лучше отправилась в Простейов, чем пошла к нему».
Из-за выступления Гитлера движение на площади застопорилось, трибуну устроили прямо на перекрестке, и толпа собралась огромная — там были не только немцы из Брно и окрестностей (а с ними те истерички, которые после первого же слова, произнесенного фюрером, начали странно раскачиваться и падать на землю в любовных корчах, в своем оргазме сбивая с ног всех окружающих, отчего во многих местах толпа то и дело подпрыгивала), но и чехи, захотевшие таким образом продемонстрировать свою лояльность к рейху, к примеру, рабочие брненского оружейного завода (владельцем которого был тогда инженер Паржизек) явились с огромным лозунгом «Да здравствует фюрер, лучший друг чешского рабочего!» (и чтобы после войны им этот лозунг не припомнили, они в июньские дни 1945 года инициировали первое «дикое переселение» немцев, то самое, во время которого погибли мои родители); пришли туда и те, кто хотел собственными глазами убедиться, что брненские евреи были ликвидированы окончательно, так что их имущество можно и дальше красть безбоязненно; однако были в этой толпе и зеваки вроде меня, которая всего лишь хотела понять, что фюрер из себя представляет и как ему удалось околдовать народ Гете и Бетховена.