Дома меня уже с нетерпением поджидали Мартин с карпом. И карп, как только я переступила порог, принялся хрипло выкрикивать:
— Снимаю перед вами шляпу, госпожа Соня, снимаю перед вами шляпу!
Я резко оборвала его, опасаясь, как бы он не разболтался. А потом заперлась в своей комнате и провела там пять безнадежных дней.
Да, так чтобы закончить про Дениса. После того вечера, когда он пригласил меня на ужин в «Гранд», попросил моей руки и в конце концов отвез в Жиденицы, к цирку Freundschaft, он ни разу не дал о себе знать. Он исчез из моей жизни и, как позднее я узнала, исчез вообще отовсюду. Я слышала, будто он эмигрировал и шатается где-то по свету. Однако я уверена, что если бы так оно и было, то мы бы о нем уже услышали. Он бы наверняка воздвиг в Бразилии памятник незабываемому президенту Кубичеку ди Оливейре или поставил перед зданием Оперы в Сиднее фигуру бескрылой Нике. Либо же, напротив, замусорил Черный континент одинаковыми статуями тамошних диктаторов, этих всамделишних чудовищ. Но я же знаю, что это не так. И я догадываюсь, где бы следовало его искать.
Однажды кто-нибудь ударит в некоем месте молотком, и в Моравском красе рухнет целая стена, открывая вход в три нефа Дениса. И этот, что с молотком, удивившись, войдет туда и, разумеется, отыщет Дениса в Аду. Он найдет Дениса в Аду, который тот сотворил сам и теперь живет в нем с моим каменным двойником, со статуей Сони Троцкой, и они вместе танцуют на потолке вальсы, танго, польки, и стая гигантских летучих мышей отбивает им крыльями такт.
50) Послание президента Эйзенхауэра
Больше месяца мне упорно казалось, что вокруг меня творится что-то неладное, и это ощущение становилось все сильнее, а когда я рассказала о нем своей коллеге Сильве, то узнала, что так и именно так начинаются приступы мигрени.
(Только сейчас я сообразила, что, излагая историю своей послевоенной жизни, то и дело перепрыгиваю с одного временного отрезка на другой, не давая вам никаких ориентиров. Так вот, на дворе стоял 1957 год, в 1956-м Хрущев отправил в Будапешт танки, моему сыну уже исполнилось двенадцать, а «Руде право»[23] как раз затеяло атаку на доктрину Эйзенхауэра, это позорное наступление на лагерь мира и социализма. Место, где я работаю, больше не называется Управлением брненских парков и общественных садов, оно переименовано в Технический и садовый трест города Брно, а я перешла с открытого воздуха в администрацию, то есть перестала сажать клумбы в городских парках и начала составлять отчеты о том, как выполняется план по клумбам в городских парках).
Итак, повторяю: больше месяца мне казалось, что вокруг меня творится что-то неладное, а когда я рассказала об этом своей коллеге Сильве, то узнала, что так начинаются приступы мигрени.
В тот же день, вернувшись после разговора с Сильвой домой, я еще с площадки услышала в квартире странные звуки, а когда отперла дверь, то увидела сына, который стоял с какой-то длинной деревянной битой в руках и улыбался. Он попросил меня не пугаться — мол, к нему недавно пришли. Я действительно здорово разволновалась, потому что такое случилось впервые. Свою короткую жизнь Мартин провел в основном в обществе карпа. И с каким же облегчением я вздохнула, когда увидела симпатичного молодого человека, тоже сжимавшего в руке длинную деревянную биту.
— Мы тут немного поиграли в крикет, — объяснил мне гость. — Я понимаю, конечно, что в крикет не играют вдвоем да еще прямо в комнате, но мы же только попробовали. Моя профессия, видите ли, требует проводить испытания в самых трудных условиях.
И молодой человек взял обе биты, поднял с пола мячик и сложил все это в элегантный чемоданчик.
— А теперь отправляйся к карпу, — сказал он и дружески подтолкнул Мартина к двери. Тот явно почувствовал себя обманутым, потому что считал человека с чемоданчиком своим гостем.
Он представился и поцеловал мне руку. Это был американский агент (псевдоним Роберт Лоуэлл), и он признался, что больше месяца следил за мной, чтобы понять, все ли со мной в порядке, прежде чем устанавливать личный контакт.