***
Ты ловишь себя на мысли, что не согласна с некоторыми определениями в целом и со многими в частности. Эббот говорит: «Хостел», но ты поправляешь: «Больничные боксы». Конечно, будучи достаточно благоразумной, ты допускаешь замечание лишь в мыслях.
Что не спасает от крупных мурашек, бегущих вдоль позвоночника, когда ступаешь по коридору тренировочного крыла и по левую руку от тебя расположены те самые пять боксов.
Не нужно стучать — двери ровно на треть состоят из противоударного стекла и никогда не запираются. Но всё же ты трижды ударяешь костяшками в косяк, прежде чем переступить порог.
Он на тебя не смотрит. Никогда. За два месяца, что Борн провёл в тренировочном боксе, ты даже не узнала, какого цвета у него глаза. Хотя, конечно же, это враньё. Они серо-синие. Спокойно и строго взирающие на тебя с фотографии в личном деле.
— Добрый день, мисс Парсонс, — продолжая изучать швы между плитками, устилающими пол, говорит Борн.
— Но… как вы узнали, что это я? — а вот ты начисто забываешь о приветствии.
— Только вы стучите, перед тем как войти.
Ты переминаешься с ноги на ногу, ожидая вежливого приглашения присесть, хотя знаешь, что его не последует. Чувствуешь неловкость, размышляя, где тебе лучше разместиться — рядом с ним на не застеленной кровати — слишком фамильярно, а единственный в помещении стул занимает тренировочный костюм Борна.
— Я хотел бы закончить с этим как можно скорее, — нотка стали звучит в обыкновенно равнодушном голосе. Ты принимаешь решение в пользу стула, без разрешения перекладывая одежду Борна на тумбочку.
— Сегодня только стандартный опросник. Следует проставить галочки или какие-либо другие графические знаки в окнах ответов, кажущихся вам подходящими.
Он молча протягивает руку, когда ты всё ещё неловко возишься с папками, выискивая незаполненный бланк.
И несколько белых птиц-листов на миг замирают в воздухе между вами. В моменте заканчивается воздух, когда Борн впервые за всё время, что ты его знаешь, говорит что-то, не относящееся к обычным вопросам. Тем, что ты задаёшь.
— Я не сплю уже третьи сутки подряд…
«…ряд — …яд» многократным эхом отражается в мозгу, когда ты разыскиваешь среди многих алгоритмов действий единственно верный.
— С чем это связано?
— Очень болит голова. Обычные обезболивающие не помогают. Я перетряхнул всю аптечку.
Ты замолкаешь на минуту, снова путаясь в определениях. Есть понятие «инструкция», в противовес которой выступает «жалость». Вопрос заключается в том, насколько легко тебе дастся нарушение правил. И ты взвешиваешь на чашах внутренних весов целые конструкции: «заручиться доверием Борна» и «получить побочный эффект», когда рука уже тянется к полупустому блистеру, что всегда носишь в кармане.
— «Релпакс»*, — говоришь ты ему, протягивая упаковку. — Одна таблетка способна купировать приступ, но при условии, что причина спазма — мигрень. Проблема в том, что я не знаю, как препарат поведёт себя в сочетании с назначенным вам курсом.
— Что это? — в голосе фонит недоверие, но пальцы Борна уже тянутся к упаковке.
— Средство из группы триптанов.** Лично мне помогает. Ваше право — попробовать.
Он тянется за стаканом воды, а ты обводишь взглядом комнату, изученную вдоль и поперёк, абсолютно повторяющую ещё четыре, находящиеся за стеной.
Стоп.
Взгляд цепляется за странный предмет на кровати. Что-то чужеродное обстановке и заставляющее мозг включиться только тогда, когда вырвавшиеся изо рта слова опережают:
— Шахматы? Вы играете в шахматы, мистер Борн?
Он отставляет пустой стакан в сторону и косится на небольшую — дюймов шесть по стороне — доску с аккуратно расставленным чёрно-белым войском, готовым сойтись в вечном сражении.
— Эббот лично дал разрешение оставить шахматы, — коротко отвечает Борн и вдруг, совершенно неожиданно, поднимает на тебя взгляд.
Больше синие, чем серые, на бледнокожем, вспоротом оврагами преждевременных морщин лице глаза смотрят внимательно. Глубокая складка между бровями, такими же тёмными, как и волосы. Вот только причёска слегка разбавлена соляными разводами седины у висков. Личное дело говорит — ему двадцать семь, ощущения спорят — сорок.
— А вы? Вы, мисс Парсонс, играете в шахматы?
Он впервые смотрит, и во взгляде заинтересованность. Такая, что ты вынуждена подбирать слова, точно настройщик — верную ноту.
— Отец научил, затем несколько лет занималась в специализированной школе. Ничего необычного, но до сих пор люблю поиграть на досуге.
И Борн осторожно, точно бедняк великую драгоценность, пододвигает к тебе доску:
— Сыграем?
Пальцы тянутся к пешке «e», но упираются в барьер мужской ладони.
— Я не говорил, что готов уступить белые фигуры. Тяните жребий.
…
В итоге ты, как всегда, играешь чёрными. В дебет ты можешь записать, что впервые увидела улыбку на его лице. Ну, или, во всяком случае, её подобие. Кредит — «Королевский гамбит»***, в котором ты откровенно слаба.
Вы делаете всего шесть ходов, когда он откладывает карандаш, которым выводит нотацию.****
1. e2-e4 e7-e5
2. f2-f4 e5:f4
3. Cf1-c4 Фd8-h4+
4. Kpe1-f1 b7-b5?
5. Cc4:b5 Kg8-f6
6. Kg1-f3 Фh4-h6
Почерк аккуратный, несколько угловатый. Психолог в тебе машинально отмечает, что Борн уравновешен, но не лишён эмоций, шахматист уже размышляет над ситуацией на доске, а человек видит, что щёки Борна побледнели ещё сильнее.
— Я просто не умею играть быстро, — оправдывается он, подразумевая — очевидно — совершенно иное.
— Мистер Борн, вам лучше прилечь. Лекарство подействует в течение часа. Попытайтесь расслабиться. А партия… мы можем закончить в следующий раз.
***
Ты готова сдаться и принять определение «день сурка», когда проверяешь список дел в заметках. Не доверяя увиденному, листаешь ежедневник, поворачивая время вспять. Твои рабочие обязанности больше напоминают алгоритм программы кофейного автомата или робота. Досадуя, прикусываешь карандаш и смотришь в открытое окно.
Шум дождя заглушает шаги визитёра, которому не назначено. Впрочем, Эбботу и не требуется записываться к тебе на приём.
Взгляд начальника серьёзен и остр так же, как и стрелки идеально наглаженных брюк, порезаться можно. Ты думаешь об образах и конкретике, когда, неловко выбираясь из-за стола, приветствуешь Эббота.
Фраза, брошенная вскользь, приводит тебя в чувство, но лишь вторая клеймит сознание, оставаясь в нём яркой вспышкой надолго.
— Борн готов к выполнению оперативных заданий, мисс Парсонс.
— Он смог?
— Он разрядил ему в голову полную обойму.
Ты снова опускаешься в рабочее кресло, впиваясь в подлокотники ногтями. В теории всё звучало лучше, получив результат — агента — машину для убийств, ты понимаешь, что границы применения подобного оружия грандиозны, но молчишь. Потому что это — разумное решение, а звёздно-полосатый флаг на столе перед тобой всегда вовремя напоминал о долге перед государством. Такой тебя воспитали.