Джеймс Бьюкенен как-то заметил, что Джесси и Том Бентон — одного поля ягода. Отец и дочь были довольны такой оценкой, и оба знали, что она верна. Прислушиваясь к разъяснениям Джесси относительно экспансии на Запад, необходимости прокладки национальной дороги от Сент-Луиса к Санта-Фе, слушатель мог закрыть глаза и мысленно видеть перед собой Томаса Гарта Бентона, слышать его тон, его вокабулы, его колючие фразы.
Однако никто никогда не думал назвать Джесси Бентон подголоском ее отца. У нее было собственное мнение, и притом уверенное. Случилось так, что, будучи уроженкой пограничного района Сент-Луиса, воспитанная в среде охотников, звероловов, проводников, мехоторговцев и коммерсантов, которым доводилось видеть большие неисследованные земельные массивы с несметными богатствами, она также прониклась убеждением, что нынешние Соединенные Штаты — лишь небольшая часть того, какими они должны стать. Она использовала даже такие термины, как «предопределение судьбы», звучавшие напыщенно в устах молодой девушки, но Том Бентон проповедовал предопределение судьбы с того времени, когда Джесси было всего пять лет. С восьми лет она слышала его выступления в сенате, когда он сражался за эту идею, видела, как он работает со своими единомышленниками в библиотеке дома Бентонов; прочитала сама или ей прочитали о всех фактах истории, которые, по мнению Тома Бентона, доказывали его тезис, что ни одна молодая нация не может сидеть сложа руки, она должна завоевать соседствующие целинные земли, чтобы набрать физическую мощь и приобрести органическую целостность. Во многих речах, написанных ею в его библиотеке, и в замечаниях, делавшихся ею в ходе обсуждения, она даже опережала Тома Бентона — будучи моложе на поколение, она осмеливалась на большее.
Быстро шагая под лучами весеннего солнца, Джесси оживила в памяти некоторые эпизоды своего раннего детства. В 1828 году, когда ей было всего три года, ее отец вел бурную кампанию за избрание Эндрю Джэксона, своего командующего и друга. В течение нескольких месяцев она слышала возгласы: «Ура Джэксону!» Однажды утром она и Элиза в пальто и капорах — в такой одежде они совершали с отцом прогулки по Лафайетт-скверу — вошли в библиотеку. В это утро Том работал, готовя сокрушительный отпор изоляционистам Новой Англии, которые были готовы довольствоваться Америкой, состоявшей в тот момент из двадцати штатов, и были настроены против любого приобретения территорий на Юге, Западе, Среднем Западе по той причине, что будет нарушено политическое равновесие в конгрессе и ослаблено их влияние на решение национальных вопросов. За неделю до этого от имени Новой Англии выступил сенатор Фут; он настаивал на том, что все государственные земли не должны ставиться на продажу, за исключением тех, которыми уже владеют поселенцы, что ныне существующие границы и пределы Соединенных Штатов должны быть объявлены неизменными.
Джесси и Элиза оказались в библиотеке одни. Некоторое время они сидели спокойно, потом, увидев листы писчей бумаги, отыскали карандаши и принялись рисовать на рукописи сенатора Бентона. Через несколько минут в комнату вошел отец. Увидев, что они натворили, он резко спросил:
— Кто сделал это?
Элиза заплакала, а Джесси, лицо которой было запачкано карандашом, посмотрела снизу вверх на отца и объявила:
— Маленькая девочка, которая говорит: «Ура Джэксону!»
Том непонимающе уставился на дочь, затем рассмеялся:
— Джесси, ты наша плоть от плоти, умеешь выходить из трудного положения.
Взяв листы рукописи, он осмотрел их, чтобы определить меру порчи. Он с чувством воскликнул, когда его глаза разобрались в извилистых линиях, оставленных ее синим карандашом, и прочитал вслух:
«Запад — моя, а не его страна. Я знаю ее, он не знает. Было бы ущербным для человеческой расы сохранить превосходную долину Миссисипи как пристанище диких зверей, вместо того чтобы превратить ее в место, где царят свобода и цивилизация, в приют угнетенных всех наций».
Дом Хасслера находился на Капитолийском холме, откуда открывался вид на Потомак. Они свернули к северу, прошли мимо здания управления топографического обследования побережья, в котором Хасслер руководил геодезической съемкой, и пошли вверх, по Пенсильвания-авеню. Николас Николлет, выглядевший постаревшим и больным из-за рецидива тропической лихорадки, провел их на второй этаж беспорядочно построенного здания, в большую комнату, лишенную мебели. Две длинные доски, закрепленные на козлах, были завалены множеством карт, бумаг, схем, записок, журналов, атласов, калек, карандашей. Войдя в комнату, Джесси застала такую картину: лейтенант Джон Чарлз Фремонт стоял на подставке, склонившись над листом бумаги, держа мягкий чертежный карандаш в правой руке, а растопыренными пальцами левой прижимая страницы журнала. Рукава его рубашки были закатаны вверх, ворот расстегнут, волосы взлохмачены и спадали на лоб, а лицо выражало напряжение человека, поглощенного работой.