И вдруг все кончается. За бортом — широкая спокойная река. С палубы виден берег: дома, деревья. Они все ближе. Ветер колышет листья, посверкивает их серебристая изнанка. Воздух свежий, терпкий и слегка вяжет рот, как недозрелая ягода. Над кораблем реют чайки, кружатся, круто взмывают вверх, камнем падают вниз.
Америка.
В доме на улице Хестер пять этажей. Мамина троюродная сестра Руфь живет на самом верхнем с мужем, Солли Левинсоном, четырьмя детьми и шестью квартирантами. Анна станет седьмой.
— У тебя нет места, — смятенно сказала она. — Ты очень добра, но я боюсь стеснить…
Руфь откинула волосы с потного лба.
— А где, интересно, ты найдешь дом, чтоб никого не стеснить? Лучше уж оставайся, здесь ты, по крайней мере, родственница. Да и, сказать по правде, никакая это не доброта — нам деньги нужны. Мы ведь за всю квартиру двенадцать долларов в месяц отдаем, да за газовое освещение, да за уголь для плиты… С тебя будем брать по пятьдесят центов в неделю. Немного ведь, правда?
Как же тут воняет! Вонь проникала с улицы через входную дверь и, взбираясь по лестнице, впитывала все запахи нижних этажей: чад от лука, шипевшего в жиру на сковородках; смрад засоренной уборной; отвратный пар из-под утюгов; ядовитый табачный дух из квартиры на первом этаже — тамошние жильцы промышляли скруткой сигар. Анна сглотнула, с трудом подавив тошноту. Нет, отказываться нельзя. Да и откажись она — куда пойдет?
А Руфь продолжала уговаривать. Прекрасные темные глаза ее глядели встревоженно, под ними темнели глубокие, неистребимые круги.
— Мы с Солли спим прямо на кухне: по вечерам, как закончим шить, отодвигаем машинки к стене и раскладываем на полу матрац. Женщины-жилички спят в лучшей комнате, с окном, никто им там не мешает. А мужчины в задней комнате, где вытяжная шахта. Ну, чем плохо? Ты шить-то умеешь?
— Только белье чинить. Ну и юбку самую простую, пожалуй, сошью. У меня не было времени учиться, ведь я помогала в лавке.
— Ничего, научишься. Солли отведет тебя завтра на фабрику, ему так и так работу нести.
В углу — груда черных мешков с пиджаками и брюками. Сверху на мешках спят два бледных кучерявых ребенка.
— Поможешь Солли донести мешки, он познакомит тебя с хозяином. На фабрике тебя в два счета научат строчить штаны. На отделке, если рука набита, можно по тридцать центов в день зарабатывать.
Анна положила на пол свои узелки, развязала шаль, и ярко-рыжие волосы рассыпались по плечам.
— Что же мне никто не написал, какая ты красавица! Девочка моя, бедная… — Руфь протянула к ней руки, по локоть черные от линючей брючной ткани. — Анна, не бойся, я о тебе позабочусь, ты тут не будешь одна. Может, и не о такой жизни ты мечтала, но ведь это только начало. Привыкнешь.
Самым худшим оказались не вонь и не теснота — их еще можно было как-то переносить, — а шум. Чуткая на ухо Анна поминутно вздрагивала, точно от кулачных ударов. С улицы доносился гнусавый голос старьевщика: «Жакеты, пятьдесят центов, жакеты, пятьдесят центов». Грохотали по мостовой телеги и фургоны. Лязгали вдалеке вагоны наземки. Да еще непрерывное, до самой полуночи, тарахтенье швейных машинок. Неужели им не суждено выспаться, неужели вся жизнь пройдет в ожесточенном труде?
Иногда, в особенно душные ночи, Анна и Руфь спускались посидеть на ступенях. Заснуть в помещении было невозможно, а спать — как некоторые — на пожарной лестнице они боялись, потому что женщина из дома напротив вот так и скатилась во сне на землю и разбилась насмерть. Ночные облака розовели от сполохов фабричных труб, работавших без остановки и днем и ночью; звезд на таком небе не было видно вовсе. А в Польше в летние ночи звезды помигивали яркие, близкие, они висели прямо над кронами деревьев.
— Очень ты тихая, — сказала Руфь. — Тревожишься о чем-нибудь? О братьях?
— Да, я скучаю. Но у них все хорошо. Хозяин отвел им целую комнату, и Вена им очень нравится, красивый город.
— Здесь-то, видит Бог, красоты никакой.
— Да уж.
— Но здесь у нас есть будущее. Я пока в это верю.
— Я тоже верю. Иначе бы не приехала.
— Знаешь… Неправильно, что ты гнешь спину от зари до зари. В твоем возрасте и жизнь должна быть, не только работа. Надо знакомиться с мужчинами. Это я виновата: ты здесь уже четыре месяца, а я ничего для тебя не сделала. Попрошу Солли подыскать что-нибудь, хоть танцкласс. Здесь их очень много, вполне приличных.
— Если у меня вдруг выкроится свободный час, я лучше пойду в вечернюю школу. А то так и не выучу английский, времени нет.