Жизненные невзгоды и долгие мытарства по различным городам сделали его осторожным и недоверчивым. И в то же время силы кончались, он был голоден, изможден, всему его организму требовалась хотя бы маленькая передышка.
От голода и табака его начало мутить. Он бросил окурок в лужу, решительно поднял саквояж и опять вошел в аптеку.
— Скажите, милейший, не найдется ли у вас лекарства для моего отца?
Это был пароль. Интересно, какой последует ответ?
— А доктору вы больного показывали? Рецептик у него получили?
Не то, совсем не то! Явки нет, нужно немедленно уходить.
Сказав, что доктора еще не приглашали, Иван нехотя направился к выходу, удрученный постоял на крыльце и неторопливо побрел прочь. Сырая промозглая погода показалась теперь еще более холодной и отвратительной. Очень хотелось есть. Теплые дурманящие запахи кондитерской, мимо которой он опять проходил, на этот раз оказались сильнее его усталой надломленной воли, и он вошел. Отвернувшись от посетителей, выгреб из кармана последнюю мелочь, тщательно пересчитал, отделил несколько тусклых медяков и попросил себе булки и чаю.
В кондитерской было уютно и чисто. От горячего крепкого чая по телу разлилось опасное размягчающее тепло, Иван ел свою булку, отхлебывал горячий чай, а мысленно уже прикидывал, где искать другую улицу и другую явку. Хорошо бы успеть устроиться до темна, а то ночью в этом незнакомом уральском городе и околеть недолго…
Следующая явка оказалась на противоположной стороне города, почти на окраине. Несколько раз проверив, чисто ли за спиной, он постучал. На стук никто не отозвался. Тогда он постучал снова, на этот раз более требовательно. И опять — тишина. Что же это такое?
Во дворе пожилая баба с красными от стирки руками собирала с веревок белье. Увидев его, озадаченно топтавшегося перед закрытой дверью, она опасливо подошла и ворчливо проговорила:
— Ну, что стучишь-гремишь? Не видишь разя, что никто тута теперича не живет?
— Совсем не живет, что ли? — обернулся он.
— Жили, а теперя нет… Соседка я ихняя, потому и знаю. А ты, погляжу, не сродственник ли их с Мотовилихи? Нет?
— Нет, мамаша, не сродственник, а просто знакомый.
Баба опять опасливо стрельнула глазами и вдруг как завизжит:
— Люди, люди, сюды! Хватайтя ево, лешего, ишшо один бандит заявилси!
Ивана словно ветром сорвало с места. Оттолкнув дико орущую бабу, он метнулся на улицу, добежал до перекрестка, юркнул в узкий грязный проулок, оттуда — на соседнюю улицу, потом опять в проулок… — откуда только силы взялись!
Только поняв, что его никто не преследует, он остановился, чтобы перевести дух и оглядеться, куда его занесло. Город заполняли липкие осенние сумерки. По извечной своей привычке обыватели запирали ставни и ворота, спускали с цепей собак. Вокруг редких уличных фонарей кружились рыхлые мохнатые хлопья…
— Вот так, братишка, — сказал он самому себе, — мы за них под пули, на виселицы и каторгу идем, а они, темнота разнесчастная, похлеще иных «фараонов» стараются. Только руки коротки Ваньку Петрова так запросто взять. Ванька Петров, может, еще и не такие шторма́ в своей жизни видал!
Погрозив в темноту кулаком и сплюнув, он двинулся дальше. Вот только куда теперь? Обе явки, известные ему в городе, провалены, каких-либо знакомых у него тут нет, значит, нужно сматываться. Сматываться подобру-поздорову, пока какая-нибудь «синяя крыса» не увязалась по следу.
Присев на лавочку подле чьих-то высоких глухих ворот, он достал перочинный нож, надпорол двойное дно саквояжа и извлек из него свой неразлучный «смит-вессон». Тяжелая холодная сталь револьвера привычно легла в широкую сильную ладонь. С оружием он почувствовал себя бодрее. Ну, куда теперь? Болтаться без дела по городу глупо и опасно. Остается одно — на станцию, на вокзал.
На вокзале он затерялся в массе пассажиров, согрелся и обсох. От тепла нестерпимо потянуло в сон. Стоило привалиться к стене или присесть, как глаза сами собой закрывались и в сознании образовывался мгновенный провал, словно его глушили тяжелыми ударами по голове. Как-то после одного такого неожиданного провала он обнаружил себя сидящим на полу: должно быть, привалился спиной к стене, уснул и сполз по ней на грязный холодный пол. Проходивший мимо городовой будто нечаянно споткнулся об его ногу и грозно выкатил круглые совиные глаза.
— А ну подбери свои оглобли! Чего расселся, где не положено?
Иван с трудом подтянул к подбородку застывшие ноги и опять закрыл глаза. Но городовой не отставал. Пришлось-таки подняться и перейти в другой конец зала ожидания. Там, хищно посверкивая бдительным начальственным оком, нес дежурство другой городовой. Чтобы лишний раз не пытать судьбу, Иван подхватил свой саквояжик и, слившись с толпой отъезжающих, вышел на перрон. Ему тоже следовало поспешить с отъездом: на Урале у него оставался еще один адрес, в Нижнем Тагиле, — но денег на билет не было.