На подъезде к станции, где у пассажирского поезда по расписанию была остановка, машинист, не поворачивая головы, крикнул ему:
— Эй, орел, спрячь свою пушку и скройся на время в тендере! Да не бойся! Мы тебя и видеть не видели, ясно?
Иван не сразу понял, чего от него хотят. Пока соображал, станционные строения уже замелькали за окнами паровоза, и ему пришлось поторопиться.
— Ну, смотрите, братишки, чтоб без баловства мне… Живым ведь все равно не дамся…
Оступаясь на грохочущем железном полу паровоза и по-прежнему не выпуская из руки револьвера, он прошел к открытой тендерной площадке, с трудом, работая локтями и коленями, взобрался на осыпающуюся угольную гору и затаился в темноте. Стоянка показалась ему утомительно долгой. Внизу, на улице, чувствовалось какое-то движение, слышались отдельные голоса, свистки. «Опять кого-то ловят, — подумал он, напряженно вслушиваясь в эти звуки, и сам себя ободрил: — А мы сейчас опять — ду-ду-ду! — никаким «синим крысам» не догнать. Зря только ночи не спят, опричники…»
На открытом тендере было стыло и ветрено. Но странное дело: пока он лежал там, всем телом вжимаясь в сырой холодный уголь, дрожь куда-то улетучилась. В будку к паровозникам он вернулся освеженным и почти успокоившимся: не выдали здесь, не выдадут и дальше.
Поезд между тем опять летел сквозь ночь. Бригада работала споро, заученно точно делая свое привычное дело и по-прежнему не обращала на него внимания. Чтобы не мешать кочегару, орудовавшему у открытой топки, он чуть посторонился и, привалившись спиной к железной переборке, расстегнул пальто. Нервное напряжение спало, усталое, промерзшее на ветру тело жадно впитывало живительное тепло и безотчетно радовалось ему, как короткому неожиданному счастью.
— Хорошо живете, братишки, — стараясь перекрыть грохот работающей махины, прокричал Иван. — Тепло, как у Христа за пазухой… Рай на колесах да и только!
Никто не обернулся на его голос, не улыбнулся его шутке, будто его тут и не было. Лишь молодой крепыш-кочегар еще энергичнее задвигал своей лопатой.
— А на меня не обижайтесь, — продолжал он уже серьезно, — не по своей воле я эту «пушку» в руки взял, не по своей воле и к вам вот пожаловал. Обложили «фараоны» — ни туда, ни сюда. Хорошо, вы подвернулись, а то пришлось бы одному против всей этой оравы фронт держать…
Никто не вступал с ним в разговор. Все делали свое дело молча, сосредоточенно, хмуро. Что думали они о нем? За кого принимали? Сочувствовали или просто боялись его револьвера?
— Молчите? Обижаетесь, значит, — вздохнул Иван. — Ну, что ж, я вас понимаю. Только вот что хочу сказать, чтоб себя не очень казнили. Не уголовник я, бежавший из тюрьмы. Не грабитель. Не убийца. А то, что царевы слуги такой горячий интерес ко мне проявляют, на это свои причины имеются… Вот так-то, братишки, мотайте на ус.
На следующей станции он опять отлеживался в холодном темном тендере, чутко прислушиваясь ко всему, что происходило внизу. Здесь тоже кого-то искали, но, очевидно, не так усердно, потому что продержали поезд недолго. Возвращаясь в тепло, он увидел возле своей стены ящик. Раньше его тут не было. Неужто поставили для него? Ну, спасибо, братишки…
Иван сел, положил на колени «смит-вессон» и, млея от жары, стал думать о своем. Вместе с теплом и ощущением безопасности вернулась усталость. Она путала мысли, обессиливала тело, тяжелила непослушные веки. Очень хотелось спать. Борясь с этим липким, обезоруживающим наваждением, он поминутно растирал лицо, ерзал на своем ящике, напрягал глаза.
Когда по-настоящему он спал в последний раз? Где это было? В Москве, в Казани, в Перми? На мгновение в памяти всплыла тихая улочка какого-то уездного городка, дом с багряными рябинами у крылечка, чья-то мягкая добрая улыбка… Где это было, когда? И было ли вообще?..
Уронив голову на плечо, он спал. Спал и не видел, как мелькали за окнами огни ночных уральских городков и станций, как бился в стекло и тут же таял на нем белый уральский снег, как три человека, на миг оторвавшись от своего дела, удивленно и настороженно всматривались в его лицо.
— Молодой еще, чуть постарше моего сына будет…
— А из-под рубахи тельник проглядывает. Настоящий матросский тельник, глядите!..
— И на руке — якорек: матросик, видать.
— Матросик? Это откуда же?
— Может, с Балтики, может, с Черного…
— То-то и травят его, что «может»…
— А парень, видать, лихой. За такие дела на войне «Георгиев» дают, ей-богу!..
— То — на войне! А тут — дадут… Только попадись нашим драконам, уж они не поскупятся… на «вешалку».