Кийков неодобрительно пожал плечами.
— Дела политических заключенных я веду бесплатно, примите это к сведению. Что же касается вашего преждевременного решения, то оно хотя и небезосновательно, но все-таки преждевременно. К тому же это поручение комитета, ваших товарищей, которых я очень уважаю и которым никогда не отказываю в помощи.
Последние слова он проговорил тихо, почти одними губами, опасаясь, что их разговор могут подслушать притаившиеся за дверью надзиратели.
— Послушайте, любезный, уж не провокатор ли вы? — отстранился от него Литвинцев. — Откуда мне знать, что вы за птица и кто вас подослал ко мне?
— Ну, зачем вы так? — обиделся адвокат. — Если вы уфимец, то должны были бы слышать обо мне. Я вел дела симских рабочих, Ивана Якутова, многих других… И никто еще не встречал меня с таким недоверием.
— Чего же вы хотите?
— Помочь вам избавиться от виселицы.
— Как? Чем?
— Всеми доступными мне средствами, Петр Никифорович. Прямо скажу, при наших нынешних порядках они не так уж велики, однако пренебрегать ими не следует. Умело построенная защита иногда дает очень хороший эффект.
— Но ведь суд-то будет военный!
— Тем более!
Петр задумался. Кого-кого, а адвоката он не ожидал. Приглядевшись к Кийкову, вспомнил, что видел его в день погрома в здешней тюрьме. Тогда он действительно защищал симцев и, говорят, многих спас. Но что может спасти его, Петра?
— Меня может спасти лишь одно, — тихо сказал он, — но вы никогда на это не решитесь.
— Что именно?
— Пара хороших револьверов!
— Вы с ума сошли, Литвинцев! Да меня за такое дело на каторгу сошлют. Вас повесят, а меня — на каторгу! Честное слово!
Он видел, как побледнело лицо адвоката, как затряслись его руки, и ему стало жаль его.
— Извините, Алексей Алексеевич, настаивать на этом не буду. Ведь вы интеллигент, а все российские интеллигенты страсть как боятся каторги!
— Не все, Петр Никифорович, не все!.. Российская интеллигенция дала движению немало замечательных имен!
— Не агитируйте меня, господин Кийков. И вообще… спасибо вам за хлопоты, но ни в какой защите я не нуждаюсь. И никакого комитета я не знаю! Не имею даже представления!
Кийков огорченно вздохнул.
— Не верите мне?
Литвинцев неопределенно пожал плечами.
— Однако вы все же подумайте. А я вас через пару деньков проведаю. Что вам принести?
— Пару коробок махорки, если вас это не обременит, и книжку бы поинтереснее, если позволят.
Почти уверенный, что этот адвокат к нему больше не заявится, он стал дожидаться дня суда. Но Кийков появился уже на следующий день. Принес махорки, книгу «Овод», кое-что из съестного и попросил, чтобы он сейчас же, до начала разговора, закурил. Подчиняясь этой непонятной, но настойчивой просьбе, Петр открыл предложенную ему коробку, полез в нее за махоркой и неожиданно нащупал многократно сложенную бумажку.
«Вести с воли! — обожгла горячая мысль. — Значит, не всех удалось пересажать, есть еще люди на свободе!»
В записке говорилось, что о его положении комитет осведомлен и предпринимает доступные меры помощи. Адвокат характеризовался как человек вполне наш, которому можно во всем довериться и который должен защищать его на суде. В конце этого заботливого товарищеского послания стояла хорошо известная ему подпись: «Лука». А Лука — это Сергей Черепанов!
— Теперь и в самом деле закурите, — сочувственно улыбнулся Кийков, загораживая своей спиной дверь с волчком для наблюдения за заключенными. — Я ведь вижу, как вам это необходимо. Курите.
Петр закурил и заодно сжег записку.
— Скажите, господин адвокат, — спросил он неожиданно, — а Черепанов — это, случайно, не потомок тех полузабытых крепостных уральских изобретателей Черепановых, которые построили первый в России паровоз?
— Внук… А что это вас так интересует? — оживился Кийков.
— Просто так… Когда вместе работали, спросить постеснялся, а теперь уж и не спросишь.
— Не нужно терять надежды, Петр Никифорович!
Литвинцев докурил самокрутку, бросил окурок в угол и поднял на гостя вопросительный взгляд.
— Я готов, Алексей Алексеевич. Будете о чем-то спрашивать?
— Да. С вашим делом, так, как подает его жандармское дознание, я уже познакомился. Но мне нужно знать больше, а именно так, как все было на самом деле.
— Зачем это вам?
— Чтобы найти хотя бы маленькую зацепку для построения защиты.
— Вы думаете, она есть?
— Думаю. Вот взять, к примеру, самое главное — ваш побег из тюрьмы. Если это просто побег без оружия и нанесения телесных ран или убийства чинов охраны, то это одно дело, за него даже при сегодняшнем разгуле реакции смертной казни не присуждают. Иное дело, если это побег вооруженный, с жертвами или хотя бы с попытками применить оружие…