Люция зажмурилась и сосредоточилась на Магнусе. Только Магнус. Она прижала плащ к груди, призвала к стихии земли… след его жизни, его кровь, его боль…
Земля.
Много земли.
Лопаты, швыряющие клочки грязи один за другим, бьют о деревянную коробку.
— Нет… — прошептала она.
— Что ты видишь? — спросил отец.
— Я чувствуют. Курт… После пыток… — её голос оборвался. — Он… Он похоронил Магнуса заживо.
— Что?! — взревел Гай. — Где? Где мой сын?!
Люция попыталась удержать свой ужас, свои мысли, и картинки прыгали у неё перед глазами, но их было поймать так же трудно, как и развеянные штормом сухие листья.
— Всё так быстро проходит, я… Нет, богиня, нет! Сердце Магнуса бьётся в темноте, а сейчас…
Люция содрогнулась и наконец-то открыла глаза. Он исчез, и магия исчезла, и заклинание закончилось.
— Я чувствую только смерть, — по её щеке покатилась слеза, но она не нашла в себе сил смахнуть её. — Он мёртв. Магнус мёртв.
Глава 4
Магнус
Пелсия
Те, кто избрал тёмный путь в жизни, так же себя чувствовали в Тёмных Землях.
Бесконечная темнота.
Медленное, мучительное удушение.
И столько боли!
Переломанные кости убили его силу, и столкнуть крышку гроба могло только дыхание.
Время было вечным, и он не знал, сколько пробыл в этой ловушке, в гробу под землёй. Он устал бороться. Горло охрипло от крика, но никто не мог открыть свежую могилу.
Каждый раз, засыпая, он верил, что больше не проснётся, но приходил в себя.
Снова и снова.
Лимерийцев не хоронили в деревянных ящиках. Они веровали в Валорию и радовались возможности соприкоснуться с землёй телами или утонуть в море.
Пелсийцы жгли своих мертвецов.
Оранийцы веровали в богиню огня и воздуха и должны были поступать, как и пелсийцы, но предпочитали гробы. Богачей хоронили в мраморе, крестьян — в дереве.
— Курт похоронил меня, как оранийского крестьянина, — пробормотал Магнус.
О да, последнее оскорбление бывшего короля.
Пытаясь отвлечься от ужаса быть похороненным заживо и совершенно беспомощным, он представил себе смерть лорда Курта Кирелло. Возможно, крешийцы поделятся с ним умением сдирать с заключённого кожу?
А ещё он слышал, как жертву хоронили в земле до шеи, поливали сиропом и позволяли медленно их съедать голодным жукам.
Это будет прекрасно.
Может быть, Магнус отрежет Курту руку. Медленно, тупым ножом. Или ложкой.
Именно ложкой.
Крики Курта помогли Магнусу избавиться от боли. Но это отвлекало ненадолго.
Магнус подумал, что расслышал эх грома. Но единственным звуком доселе было сердцебиение — уже медленнее. И дыхание его теперь было тихим, поверхностным.
Он умирал.
Курт отомстил. И вот какую смерть он выбрал злейшему врагу! Одиночество, и у Магнуса хватало времени подумать о жизни, о выборе, об ошибках и жалости.
Вспомнить о ледяных лабиринтах и скульптурах, вырезанных из снега в тени лимерийского дворца.
О младшей сестре, что смотрела на него с ужасом и отвращением, убегая с бессмертным красавцем или с огненным монстром.
О красивой золотой принцессе, что презирала его. Чьи сине-зелёные глаза излучали такую ненависть, что он и не помнил, когда её взгляд успел смягчиться.
Она не оттолкнула его при поцелуе. Она ответила со страстью, такой же, как и его.
Может быть, он просто это придумал. Он помог отцу уничтожить её жизнь, и она праздновала сейчас его смерть.
Но он позволил себе фантазировать о Клео.
Его свет. Его надежда. Его супруга. Его любовь.
Магнус вновь женился на ней — но не в разрушающемся храме, не по принуждению, а на лугу. Красиво цвели деревья, колосилась пышная трава.
Пышная трава? Что за глупости лезут ему в голову?
Он предпочитал лёд и снег Лимероса.
Так ведь.
Магнус позволил себе вспомнить её редкую улыбку, её радостный смех, её острый взгляд, когда он говорил что-то раздражающее её.
Он думал о её волосах — они всегда его отвлекали, эти золотистые локоны, спадающие на плечи до талии. Он вспомнил шелковистую кожу, свадебный тур, первый поцелуй под аплодисменты толпы — поцелуй, который он презирал за всё то удовольствие…
А ещё поцелуй на вилле у леди Софии, подобный молнии. Его это так испугало, хотя он не признал бы подобное вслух. В какой-то миг он позволил бы ей себя уничтожить.
А потом в том маленьком домике, посреди метели, когда он считал её мертвой… и понял, сколько она значила для него.
Тот поцелуй не закончился так же быстро, как остальные.
Тот поцелуй означал смерть старой жизни и рождение новой.