— Скажи, — настаивала она.
Регина встретилась с ней взглядом.
— Дилан говорит, что ты сказала Моргану, что тебе нужно время, чтобы все обдумать.
Лиз кивнула.
— Это было умно, — сказала Регина. — Может быть, умнее, чем ты себе представляешь.
Она скрыла острую боль в сердце.
— Ты думаешь, что у нас ничего не получится.
— Я думаю, что может получиться, — сказала Регина, удивляя ее. — Как только у Моргана появится шанс понять. Ты должна помнить, что они бесполезны в этом эмоциональном плане.
— Они. — Мужчины? Задумалась Лиз.
— Дети моря, — пояснила Регина. — Может быть, когда живешь вечно, ты не можете позволить себе слишком много привязанностей. Ты любишь человека, они умирают. Ты любишь другого элементаля, тогда вы должны поддерживать отношения на протяжении веков. Проще не любить вовсе.
— Но Дилан тебя любит.
— Дилан должен был научиться любить меня. Чтобы любить кого-то другого. И он, по крайней мере, наполовину человек. Все это новая территория для Моргана. Допускает ли он это или нет, ему требуется время, чтобы приспособиться так, как тебе. И факт, что он, по крайней мере, пытается учесть твои чувства, соблюдать твои просьбы… Это много, идет из сути элементалов.
— Я не сомневаюсь, что он беспокоиться обо мне, — сказала Лиз. Его шепот иссушил ее сердце: «Ни какая другая женщина, ни какая другая сила на земле, не заставила бы меня остаться». — Но я должна думать о своих детях. Ты стала бы связываться с кем-то, кто не знал, как любить твоих детей? Не любил тебя больше, чем свою жизнь вдали от тебя?
Они обе повернулись, чтобы посмотреть на детскую площадку.
— Нет, — сказала Регина спокойно. — Ни за что.
Эмили влезла наверх, ореол ее мягких кудряшек подпрыгивал.
— Мама, посмотри, что у меня есть!
Она слегка наклонила голову назад, чтобы показать неудобный шнурок на шее. То, что висело между красной «бусинкой заботы» и синей «бусинкой ответственности», было серебряным диском с тремя взаимосвязанными спиралями, радиально расходящимися от центра.
Лиз наклонился поближе.
— Это очень… — Ее дыхание сбилось. Что-то в блестящей медали раздразнило ее память. — Мило.
— Это трискелион, — сказала Регина.
— Что?
Регина перевернула запястье, выставляя упрощенную версию того же самого символа, вытатуированного на ее бледной коже.
— Это знак защиты. Опеки. Видишь эти три извилистые линии? Это земля, море и небо вокруг общего центра.
Лиз изучила плавные линии.
— Ты сделала это для защиты?
Регина усмехнулась.
— Черт, нет. Я сделала это, потому что была пьяна, и подумала, что это какая-то штука по расширению прав и возможностей женщин. Так было, пока я не встретила Дилана, тогда я узнала, что это действительно означает. Это метка начальников.
Понимание мелькнуло в Лиз. Вот где она видела этот символ прежде. Медаль была уменьшенной копией медали на шее Моргана.
— Милая, — спросила она мягко, — где ты взяла это?
Эмили опустила взгляд.
— Мне дал Ник.
Лиз посмотрела на Регину, ища подтверждение.
— Думаю, есть такая вероятность. — Регина посмотрела в сторону игрового оборудования. — Ник!
Ее сын подбежал, сопровождаемый веснушчатым мальчиком постарше.
— Ты давал что-нибудь Эмили?
Ник потер грязь носком одного тапка.
— Да. Вроде того.
Его веснушчатый друг усмехнулся.
— У Ника есть подружка, у Ника есть…
Ник вспыхнул.
— Заткнись, Дэнни.
— Что это значит, детка, — спросила Регина. — Да, вроде того?
— У меня неприятности?
— Пока нет, — ответила его мама.
— Потому что он сказал, все будет в порядке.
Сердце Лиз заколотилось.
— Кто сказал?
— Морган. Он дал мне медаль. Чтобы я отдал ее Эмили. — Ник посмотрел своей маме в глаза. — Можно мне теперь идти?
— Еще пять минут, — сказала Регина. — Мы должны подготовиться к вечеринке Мэгги сегодня вечером.
— Круто, — сказал Ник и убежал.
Мысли Лиз сбивались. Морган дал Эмили медаль. Знак защиты, как назвала его Регина. Опеки.
Лиз посмотрела на гравированный диск, потом на сияющие глаза дочери, и ее сердце сжалось в груди. Даже после того, как она сказала ему уйти, Морган думал об Эмили. Пытался защитить ее.
«Я тоже привязался к ней», — сказал он, но так сухо, что Лиз не поняла.
Что-то сжало ее легкие, столь же иллюзорное и болезненное как надежда.