Слабость перуанцев ко всему галльскому особенно проявлялась в обстановке клуба. Все было изящно, неудобно и приятно только для глаза. Но, когда позднее Фьельд в сопровождении своего хозяина вошел в большую столовую, где все сверкало серебром и белизной, он познакомился с французской кухней и с французскими винами, которые напомнили ему такие современные храмы обжорства, как «Four d'argent» или «La Perousse» в самом сердце Парижа. Тон общества был тоже насквозь французский. И, что еще подчеркивало сходство с французским клубом, тут было немало офицеров, в столь блестящих парадных мундирах этой страны, что им не поздоровилось, если бы они вдруг очутились на берегах Рейна. Это явление подтверждало тот факт, что вся армия в Перу была организована в духе генерала Фоша.
Ла Фуэнте был очень гостеприимным хозяином. Маленький перуанец пустил в ход все свои интернациональные качества. Он провел годы своей молодости в больших культурных центрах Европы и говорил безукоризненно на большинстве живых языков великих держав.
Но во всем его существе горела любовь к этому Перу, где уже веками жили и страдали его предки. Несмотря на старую кастильскую кровь, которая текла в его жилах, он все же чувствовал себя в родстве с первобытным народом, который был побежден жестокой волей его отцов. Это может показаться странным, но история инков была его святыней. В этом отношении он сумел оградить «Комерсио» от постороннего влияния, и его статьи об индейцах, их быте, их освобождении всегда блистали огнем неподдельной любви и вдохновения.
— Я бы очень хотел представить вас друзьям Сен-Клэра, — сказал Ла Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. — Профессор был почетным членом клуба, и в Лиме нет ни одного человека, который бы не сожалел и не грустил о его потере… Ну… он был, правда, уже очень старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И, когда мы с ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в последний раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в страну своей научной мечты.
— Но какое обстоятельство было причиною последней поездки Сен-Клэра? — спросил Фьельд.
— Этого никто не знает, — ответил Ла Фуэнте. — Даже его внучка. Он однажды шутя сказал, что едет на охоту за бессмертием… Да, да, воспоминание о Раймоне Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.
— А его спутники?
— То были неизвестные здесь личности, но опытные люди, — охотники из Пуэрто-Бермудес и один индеец племени коло. Ходили слухи о том, что путешествие Сен-Клэра имело какую-то связь со старым метисом, умершим в госпитале св. Марка. Я знаю, что наш друг очень интересовался этим стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но Сен-Клэр был во многих отношениях осторожным и скупым на слова человеком, и из него трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел говорить. Как теперь обнаружилось, мы не знали всей глубины его внутренней личности. Он, например, скрывал свою страсть к игре самым удивительным образом. Она здесь, в Перу, является всеобщим пороком.
— Вы уже упоминали мне об этом в связи с фирмою «Мартинес».
— Да, но я не думаю, чтобы хорошо было много говорить об этом обстоятельстве. Старый Мартинес очень хотел бы как можно меньше обнаружить эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это также не имеет значения, так как молодой Мартинес, с которым я вас познакомлю сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.
— Какого рода человек этот Мануэль?
Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал плечами, развел руками и вздохнул.
— Очень красивый малый, — сказал он. — первоклассный Дон-Жуан. Не особенно одаренный. Это — тип мужчины, о котором мечтают большинство посредственных женщин. Ему бы играть для фильма.
— Вы, очевидно, не особенно одобряете его?
— Нет, — ответил Ла Фуэнте. — Он не принадлежит к тому роду мужчин, в которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец… но не перейти ли нам в курительную? Мы там, наверное, встретим старого дона Хосе. С тех пор, как он овдовел, он часто приходит сюда в клуб.
Большая курительная и игорная зала была самым уютным помещением клуба, несмотря на то, что она тоже страдала чисто французской ненавистью к глубоким креслам. Вокруг карточных столов сидело несколько компаний, игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно читал «Тан».
— Это и есть старый Мартинес, — шепнул Ла Фуэнте.
Фьельд быстро смерил взглядом красивого старика.
Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа, — неподкупному человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику «par exellence» несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем сказывалась прочная, солидная честность… И все же… взгляд Фьельда остановился на длинных узких руках с полированными ногтями. Он невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто изучил строение человеческой руки, сказал бы: это — пальцы карманного вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры. Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего совершенства с признаками последней подлости. Эти воровские пальцы Мартинеса были словно паразиты на почтенном и буржуазном жизненном дереве. Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но он заставил Фьельда пораздумать и укрепил его в решении ничего пока не сообщать о судьбе Сен-Клэра.