— О Боже! — произнес он. Он был преисполнен благоговения. “Еще бы, — подумала она, — даже Джек Кеннеди не часто испытывает подобное наслаждение!”
Она удовлетворенно потянулась. Сегодняшняя встреча доставила ей даже больше удовольствия, чем первый раз, в Калифорнии. Она чувствовала себя великолепно и теперь по-настоящему проголодалась. Неохотно оторвавшись от него, она встала с кровати, расстегнула платье и скинула его на пол. Затем прошла в ванную, взяла там махровый халат и надела его. Увидев себя во весь рост в зеркале, она ужаснулась: лицо и волосы в беспорядке, чулки сползли.
— Боже мой, на кого я похожа! — застонала она.
В дверях появился Джек. Он был в шелковом халате, в руках держал бокалы: в одном шампанское для нее, в другом — что-то покрепче.
— А мне нравится, — сказал он, протягивая ей бокал с шампанским.
— Ты очень любезен, но я же не слепая.
— Скажи мне, — попросил он, — о чем ты думала, когда закрыла глаза, перед тем как кончить?
Она знала, что он хотел спросить: “О ком ты думала?” Мужчины всегда хотят это знать, да и женщины, честно говоря, тоже.
— Я думала, дорогой, что ты самый лучший мужчина на свете, — ответила она, глядя ему в глаза.
Если бы она решила честно ответить на вопрос, который он не посмел задать, он бы очень удивился, впрочем, как и многие другие. В минуту любовной близости она почти всегда думала о своем бывшем муже, Джиме Доуэрти. Она вышла за него замуж в шестнадцать лет и была самой девственной невестой, по-детски невинной и неопытной. В то время они жили в крошечной квартирке в Шерман-Оукс. Джим вообще-то не отличался изобретательностью, но действовал очень деликатно и умело, пытаясь разбудить в ней женщину, и очень скоро она уже не могла обходиться без его ласк, и его чуть не уволили с работы, потому что он все время ходил полусонный. В один прекрасный день бедный Джим обнаружил, что перестарался, но она навсегда останется ему благодарной за то, что он раскрыл ее сексуальность.
— У тебя часто бывают такие встречи? — спросила она, решив, что заслужила право задать ему несколько вопросов.
Он помолчал в нерешительности.
— Как тебе сказать? Часто — понятие относительное.
— А как на это смотрит Джеки?
Он опять задумался.
— Мы с Джеки… э… относимся друг к другу с пониманием. — Он не стал объяснять, что это значит.
— Ты хочешь сказать, ей все равно ? — Слова Джека ее озадачили. Уж она-то не стала бы терпеть, если б узнала, что Джо путается с другими женщинами. Конечно, это было несправедливо — ведь она изменяла ему, но иначе она не могла.
— Я не сказал, что Джеки все равно . — Он замолчал, подбирая нужные слова. — Видишь ли, почти все люди с положением в обществе в какой-то степени обманщики. Вот я, например: иногда мне кажется, что я совсем не сенатор…
— Я знаю, что ты имеешь в виду, дорогой. Иногда мне кажется, что я не Мэрилин Монро.
— Значит, ты понимаешь меня. Так вот, Джеки — исключение. Из всех, кого я знаю, только она во всем соответствует своему внешнему облику. — Он помолчал, размышляя. — Вообще-то нет, — продолжал он. — Это неправда. Мой брат Бобби такой же. Он по-настоящему верит.
— Во что?
— В меня.
Боже, как бы ей хотелось, чтобы кто-то по-настоящему верил в нее! Люди, которые любили ее, хотели видеть в ней совсем не то, чем она была на самом деле. Джо, например, спит и видит, что она станет домохозяйкой. Однако в данный момент ее интересовал совсем не Бобби.
— Ну а Джеки, что она собой представляет? — спросила она.
— Гм… вы с ней очень разные…
Она чувствовала, что он хочет поскорей закончить этот разговор, но продолжала держать его на крючке.
— В чем?
— Ну, она… э… тоньше, чем ты.
— Меня интересует, чем мы отличаемся в постели.
Джек молчал, явно не желая отвечать. По его лицу она поняла, что отвечать он не собирается. Он и так сказал больше, чем хотел. В любую минуту он мог рассердиться на нее за то, что она вынудила его отвечать на эти вопросы. Поэтому она поцеловала его в щеку, обвила руками и крепко прижала к себе. Через некоторое время Джек вздохнул свободнее.
В детстве она почти не знала ласки и поэтому, став взрослой женщиной, очень любила целоваться и обниматься. Они сели за стол друг напротив друга. Она потерлась ногой о его ногу, наслаждаясь ощущением близости их тел, затем поднесла ко рту кусок холодного цыпленка и впилась в него зубами, как будто не ела несколько дней. Джек разломал на небольшие кусочки булочку, затем положил на тарелку ломтик ветчины и, аккуратно убрав с краев жир, разрезал его на такие же точно кусочки, что и булочку. Она вытерла с губ майонез.
— Ты так мало ешь, — заметила она. — Поэтому ты такой тощий.
— Я не хочу есть. Когда я голоден, я ем, уж не сомневайся.
— Думаю, что это не так. Видишь ли, я росла без родителей? Я всегда ем, когда дают, потому что не знаю, когда появится возможность поесть в следующий раз. — Она сделала себе бутерброд и с наслаждением откусила его. — Все в “Фоксе” за голову хватаются, когда видят, как я ем, — сказала она, жуя бутерброд. — Они боятся, что я поправлюсь и не влезу в костюмы! Знаешь, как я собираюсь жить, когда состарюсь?
Он покачал головой.
— Я перестану следить за своей фигурой. Буду есть, что хочу, и стану толстой, как свинья. Я стану толстой, жирной и рыхлой, и мне нисколечко не будет стыдно. Я все уже продумала; впереди у меня счастливая старость. А ты что собираешься делать?
— Если честно, я об этом как-то не думал.
— А я думаю все время. — Расправившись с бутербродом, она взяла из его тарелки маринованный огурец. Ей нравилось есть из чужих тарелок: так было вкуснее.
— Я хочу жить в большом доме, — продолжала она. — Где-нибудь на побережье — в Малибу или в Санта-Барбаре. И чтобы у меня было много собак. И кухарка, которая умела бы готовить мексиканские блюда из черепах, обезьян, цыпленка в шоколадном соусе и прочие деликатесы… Я буду греться на солнышке и читать книги, те, которые я не успела прочитать раньше, а может, займусь живописью или еще чем-нибудь в этом роде…
Он рассмеялся.
— Просто не могу себе этого представить.
— А я могу. — Она протянула бокал, и он налил ей шампанского. — Старость, — произнесла она. Сделав маленький глоток, она поморщилась: пузырьки от шампанского ударили ей в нос. Она подалась вперед, подперев кулачком подбородок и с обожанием глядя ему прямо в глаза. Казалось, она воображала, что они — обычная семейная пара, сидят за столом у себя дома, завтракают, а может быть, ужинают, и он рассказывает ей о своих делах на работе. — Поговори со мной еще о чем-нибудь. Расскажи, чем занимаешься. О чем хочешь, только не о кино. — Она передернула плечами. — И не о спорте.