— Господи, как бы мне хотелось надеяться, что это не так! — вздохнула она.
Машина свернула с Пасифик-Коуст-хайуэй и затормозила у небольшого домика с крышей из искусственных пальмовых листьев. По обеим сторонам от входной двери высились испещренные узорами тотемные столбы, наподобие тех, что охраняют вход в “Трэйдер Викс”. По стилю домик напоминал хижину где-нибудь на Гавайских островах. Неоновая вывеска гласила: “Таити-клаб”.
Я никогда не слышал об этом заведении, но Мэрилин, видимо, бывала здесь много раз. Она мгновенно выскочила из машины, прихватив с собой бутылку шампанского. Я последовал за ней. Швейцар, одетый в выцветший костюм пляжного торговца и потрепанную соломенную шляпу, широко улыбаясь, открыл перед нами дверь. Наружу вырвался поток оглушающей музыки, в лицо ударил горячий продымленный воздух, и все это потонуло в темноте прохладной и влажной калифорнийской ночи. Мэрилин нырнула в шумный полумрак и, вытянув вверх руку с бутылкой шампанского, прокричала:
— Еще одну!
Нас провели в небольшую кабинку. Вскоре глаза мои привыкли к полумраку, и я стал осматриваться. Зал был украшен поделками в полинезийском стиле. Я разглядел пальмовые листья, рыболовные сети, чучела рыб, вырезанные из дерева маски. С потолочных балок свисало боевое каноэ — впрочем, возможно, оно было сделано из папье-маше, как декорации в кино. На танцевальной площадке собралось с полдюжины танцующих пар; на крошечной сцене, стилизованной под хижину, играл оркестр. Но наибольшее оживление царило у стойки бара, где посетители толпились в три ряда.
Мэрилин пошла освежиться, а я сел за столик. В зале было темно, и, когда она проходила между столиками, на нее почти никто не обратил внимания. Правда, на обратном пути она прошла через освещенное место, и, увидев ее, несколько посетителей свистом выразили свое восхищение. Мэрилин села напротив меня. Настроение у нее явно улучшилось, глаза снова заблестели, но зрачки были совсем крошечными, не больше булавочной головки.
Смуглый метрдотель с внешностью вышибалы щелкнул пальцами, и на столике появилось ведерко со льдом, в котором лежала бутылка “Дом Периньон”.
— Это от Джонни, мисс Монро, — сказал он.
— Кто такой Джонни? — спросил я ее, когда метрдотель большими пальцами открыл пробку.
— Джонни Роселли.
Я ошарашенно смотрел на Мэрилин сквозь дымную пелену полумрака.
— Джонни Роселли? Гангстер? Ты с ним знакома ?
Мэрилин смутилась.
— Он не такой уж плохой парень, — возразила она.
Я не стал спорить с ней. Роселли был очень плохим парнем, даже по сравнению с другими плохими парнями. Его считали ударной силой чикагской мафии на Западном побережье США. Как и все гангстеры, он создал небольшую собственную империю, которая в основном вроде бы занималась наркотиками и подпольным игровым бизнесом.
— Как же ты познакомилась с Роселли? — поинтересовался я.
Мэрилин, полуприкрыв веки, раскачивалась в такт музыке и пила шампанское.
— Я давно его знаю.
— Откуда? — Круг ее знакомых был изумительно разнообразен.
Она нахмурилась.
— Он дружил с Джо Шенком. — Взглянув на меня, она засмеялась. — Ну, не то чтобы дружил , понимаешь? Джо платил Вилли Биоффу — каждый месяц, чтобы рабочие “Фокса” не проводили забастовок. Все так делали. Просто Джо на этом попался, вот и все.
— А при чем тут Роселли?
— Джонни собирал откупные деньги. Для Биоффа. Потом Джо забеспокоился, что за ним, возможно, следят агенты ФБР, и поэтому он иногда просил меня передать деньги Джонни. Вот так мы и подружились. Я обычно раза два в месяц являлась к нему домой с холщовой сумкой, в которой лежал бумажный пакет с деньгами.
На мгновение я потерял дар речи. Мэрилин смотрела на меня из-под полуприкрытых век, загадочно улыбаясь. Я почти не сомневался, что она успевала еще и переспать с Роселли во время этих визитов. Я представил себе молоденькую Мэрилин в объятиях головореза Роселли, и эта мысль привела меня в крайнее замешательство.
Мэрилин схватила меня за руку и потащила в круг танцующих, затем обняла меня за шею и закрыла глаза. Мне это было очень приятно — она тесно прижималась ко мне всем телом, — но в то же время я не мог избавиться от ощущения, что она держится за меня, чтобы не упасть.
Я подумал, что, возможно, она проглотила какие-нибудь таблетки, пока ходила в уборную. Мне также пришло в голову, что в ночном клубе, принадлежащем Джонни Роселли, наверняка торговали не только спиртным, и публика шла в “Таити-клаб” не только затем, чтобы потанцевать в полумраке. Но теперь уже было поздно что-либо предпринимать.
— Ты часто бываешь здесь? — спросил я.
Казалось, Мэрилин не сразу поняла мой вопрос, но потом все же заставила себя сосредоточиться.
— Раньше бывала часто, — ответила она, не совсем отчетливо выговаривая слова. — Дом Питера Лофорда недалеко отсюда. Мы часто приходили сюда с Джеком.
— С Джеком? В это заведение? А, ну это, наверное, когда он был сенатором…
Мэрилин хихикнула и медленно провела кончиком пальца по моему носу и губам.
— Он бывал здесь и после того, как стал президентом, — сказала она. — Его телохранители чуть с ума не сошли, но он настоял на своем. Он любил приезжать сюда по вечерам, потанцевать. А днем он предпочитал ходить в бар “Спи-н-Серф”, это на другой стороне улицы. Там всегда торчат девицы, увлекающиеся серфингом.
Я представил, как Джек танцует в ночном клубе, — вернее, в придорожной закусочной, — принадлежащей Джонни Роселли, и у меня внутри все похолодело.
Теперь мы танцевали медленный танец. Голова Мэрилин лежала у меня на плече, ноги машинально передвигались в такт музыке, как у робота.
— Мэрилин, — прошептал я, — раз уж мы заговорили о твоих отношениях с Джеком… и с Бобби… Как у тебя дела?
— Какие дела? — Она губами прижималась к моей шее, и поэтому ее голос прозвучал приглушенно.
— Ну, твои отношения с Бобби… Говорят, ты беременна?
— Где ты это услышал?
— По радио.
— Вообще-то об этом никто не должен знать.
— Так это правда? — спросил я.
— Гм.
— И это ребенок Бобби?
— Чей же еще, дурашка. Вот-те крест. Уж я-то знаю.
— Каким образом?
— Просто я всегда чувствую, когда это происходит. Так было и с Бобби, и, знала, что мы зачали ребенка.
— И что говорит Бобби?
— Он в восторге.
— В восторге?
— Конечно. А вот ты , по-моему, не очень, — заметила Мэрилин, и в ее голосе зазвучали металлические нотки.