Некоторое время мы сидели молча. После ухода Джо всегда возникало ощущение какого-то вакуума.
— Как же, “буду обедать в клубе”, — насмешливо произнес Джек. — Он нашел себе девочку в Палм-Бич. К ней он и поедет после игры.
— Правда? — спросил я. — И кто она? — Я заметил, что Бобби как бы оцепенел; щеки его покраснели от смущения. Он боготворил своего отца и не любил, когда в его присутствии обсуждали человеческие слабости Джо.
Джек более реально смотрел на такие вещи.
— Она — полногрудая блондинка с фигурой в форме бутылки. Ей уже за сорок, имеет симпатичный небольшой домик в уединенном месте, сразу же за “Брейкерс”. Я слышал, что она… э… не живет со своим мужем. Приятная дама, между прочим. Если бы она не спала с отцом, я бы и сам подкатился к ней… Дай Бог всем нам быть такими же бодрыми в шестьдесят семь лет.
Настроение у него испортилось. Здесь, в Палм-Бич, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Джеки постоянно находилась рядом с ним. Может быть, впервые в жизни он принадлежал только ей, и я подозреваю, что именно по этой причине — из-за невозможности изменять своей жене — он и взялся писать книгу “Черты мужества”. Он работал над ней каждый день. Тед Соренсен снабдил его необходимыми материалами и сделал некоторые наброски, и Джек теперь переделывал эти наброски в книгу собственного сочинения. Он повернулся к Бобби.
— Отец прав, — сказал он. — Бек не сдастся без боя.
На лице Бобби появилось упрямое выражение — никто не мог изобразить упрямство лучше него.
— Пусть. Он мерзавец. Выродок, продавший себя и весь свой профсоюз гангстерам.
— Да, это так. Но он крепкий орешек.
— Я люблю крепкие орешки.
Джек улыбнулся. Он знал, каким дерзким и бесстрашным был Бобби и как ошибались те, кто недооценивал силу его характера.
— Ну что ж, — сказал он, немного помолчав, — если ты собираешься свернуть кому-то шею, думаю, Дэйв Бек — неплохой вариант. И Хоффа тоже.
Бобби поднялся и направился к дому. Он был похож на школьника. Мы с Джеком сидели некоторое время молча, прислушиваясь к шуму фонтанчиков, разбрызгивающих воду на газон.
— А ты что скажешь, Дэйвид? — спросил Джек. — Это останется между нами. Ведь это ты натравил меня на профсоюз водителей.
— Я тоже предупреждал тебя, что это опасно. Просто так ничего не дается.
— Не мудри, Дэйвид. Лучше скажи, насколько это опасно.
— Вряд ли они предпримут что-нибудь серьезное против сенатора США или против его брата. Если ты это имеешь в виду.
Сегодня я понимаю, что был очень наивным, но тогда все мы были такими. Я ошибался, бросая вызов мужеству Джека. Он выпятил подбородок, и его челюсти сжались сами собой.
— Я не боюсь ни Бека, ни Хоффу, ни их друзей, Дэйвид. Запомни это.
— Я и не говорю, что ты их боишься.
— Однако мне хочется знать, насколько глубоко нам придется копать. Вот ты свел Бобби с Молленхоффом, тот снабдил его информацией о всех преступлениях в профсоюзе водителей, и Бобби не терпится броситься в бой… Возможно, это как раз то дело, которое мне нужно. Только вот неизвестно, что мы раскопаем в ходе расследования. Итак, мы хотим вывести на чистую воду Бека и Хоффу? А что нам делать с мафией? Я хочу знать ответы на все эти вопросы, прежде чем мы начнем действовать.
Джек был смелым человеком, но его смелость не была безрассудной. Бобби был борцом за справедливость, а Джек просто хотел быть героем в глазах прессы. Для этого ему нужна была цель — такое дело, благодаря которому он смог бы во всеуслышание объявить, что хорошие парни, то есть братья Кеннеди, победили.
— Посади Бека за решетку, — сказал я. — Если тебе это удастся, ты станешь героем в глазах общества, АФТ—КПП и Джорджа Мини. Добейся, чтобы твое имя связывали с какой-нибудь серьезной реформой трудового законодательства, раз уж ты будешь заниматься профсоюзами, и тогда на съезде пятьдесят шестого года ты станешь главным претендентом на пост вице-президента.
— Я вовсе не хочу быть вице-президентом.
— Ладно. Но у тебя будет возможность отказаться от этого поста, когда тебе его предложат. Так даже лучше.
Он задумчиво глядел куда-то вдаль. Это был заманчивый план, но я видел, что он все еще колеблется.
— Допустим, мы посадим Бека, — произнес он. — А как насчет Хоффы? Он наверняка еще опаснее.
— О Хоффе будешь думать после того, как расправишься с Беком. А может быть, им займется кто-нибудь другой. Нам известно, что Бек строит себе особняк на профсоюзные деньги. Для Бобби он — самая удобная цель.
— Гм… — Джек все еще сомневался. — А как быть с мафией?
— На этот вопрос я не могу ответить, Джек, — честно признался я.
— А ты можешь это выяснить?
— Может, и могу.
— Попытайся. Ради меня. В конце концов, эта блестящая идея принадлежит тебе. Мне нужно верное дело, Дэйвид. Чтобы все было четко и ясно, и без сюрпризов. Если эта затея грозит большими неприятностями, можно придумать что-нибудь другое. Черт побери, у нас уйма времени до шестидесятого года, верно? Я хочу знать абсолютно точно, во что мы ввязываемся, ясно?
— Ясно. Хотя выяснить это не так-то легко.
— Я твой должник, Дэйвид.
Я махнул рукой. Я считал себя другом Джека и всей их семьи. Я всегда готов был помочь ему, — видит Бог, его отец немало помогал мне в прошлом. Когда-нибудь, когда Джек будет президентом, возможно, мне придется попросить его о чем-нибудь, но это будет потом. Я всегда мечтал стать послом США в Великобритании. Я считал, что хорошо справился бы с этой работой, но сейчас не стоило говорить на эту тему. Кроме того, я был уверен, что Джек догадывается о моем желании. Будучи умным политиком, он чувствовал, какие амбициозные чаяния скрываются в душах других людей, и ему не нужно было выспрашивать их об этом.
— Действуй осторожно, Дэйвид, — предупредил он. — Бобби ничего не должен знать.
Надо сказать, что просьба Джека была вполне обоснованна. В конце концов, искусство пропаганды и рекламы заключается в том, чтобы представлять людей и товары в более выгодном свете, чем они есть на самом деле, — если бы все были честными и добродетельными, моя работа была бы просто не нужна. Я много лет работаю в рекламном бизнесе, и среди моих клиентов были лидеры профсоюзов, владельцы казино в Лас-Вегасе и на Кубе, звезды эстрады, владельцы ипподромов, и зачастую мне приходилось создавать “красивые легенды”, как принято выражаться, по поводу их связей с мафией или же скрывать эти связи. Главари мафии тоже беспокоились о своем “лице” и делали все возможное, чтобы представить членов своих организаций людьми честными, респектабельными, по-старомодному добродетельными, хотя пока за дело не взялся Марио Пьюзо, им это никак не удавалось.