Джек задумчиво посмотрел на меня.
— Но никаких письменных заверений он, конечно, не дал? — спросил он.
— Конечно, нет. Но он готов поклясться кровью.
— Значит, если я правильно понял, мы припрем к стенке Бека и его банду, а Мини и АФТ—КПП поддержат мою кандидатуру на выборах 60-го года, так?
— Именно. Джек, они боятся Бека и других лидеров профсоюза водителей. Во-первых, эти ребята подрывают авторитет профсоюзов. Во-вторых, с помощью мафии они разрастаются быстрее, чем любой другой профсоюз.
— Но если Мини так решительно недоволен ими, почему он сам ничего не предпринимает?
— Собака не ест собачье мясо. Профсоюзные лидеры не любят публично выяснять отношения друг с другом. Мини хочет избавиться от Бека и его команды, но так, чтобы это сделал за него сенат. Вот тут-то им и понадобится твоя помощь. А также помощь Бобби. Пусть он займется Беком, Джек. Бобби станет героем, и все забудут, что он вместе с Коуном и Маккарти преследовал несчастных конторских служащих, которые когда-то имели неосторожность подписаться на “Ныо мэссиз”.
Джек поднял руку.
— Прекрати! — решительно произнес он. — Я не позволю тебе смеяться над Бобби, Дэйвид. Возможно, некоторые из тех конторских служащих — агенты коммунистов…
Он взглянул на меня и тяжело вздохнул. По этому вопросу у нас с ним всегда были разногласия, как, впрочем, и с его отцом. С другой стороны, Джек прекрасно умел оценивать шансы того или иного предприятия и ясно понимал, что у Маккарти нет будущего.
— А что, в профсоюзе водителей совсем плохи дела? — спросил он.
— Совсем. Коррупция, сделки с мафией, фиктивные организации на местах и даже убийства. Как в романе ужасов, Джек. Я узнал об этом от одного парня. Его зовут Молленхофф. Он решил в одиночку бороться с ними…
Какое-то время Джек смотрел в окно, потом опять повернулся ко мне.
— Хорошо, — сказал он. — Я попробую сделать что-нибудь. Передай этому Молленхоффу, Дэйвид, пусть свяжется с Бобби.
Джек с силой вонзил правый кулак в ладонь левой руки. Настроение у него поднялось, как с ним это бывало всегда в предвкушении битвы.
— Честные профсоюзы. За это стоит побороться, как ты считаешь?
Большинство людей согласились бы, что стоит; и пресса описала бы все как надо. “Бороться, конечно, стоило, но погибать — нет”, — заметил я про себя и решил предостеречь его.
— Вообще-то эта кампания чревата опасностями, Джек, — предупредил я. — В этом единственная загвоздка. Он рассмеялся.
— Опасности начнутся, когда Бобби за них возьмется, — сказал он. — Давай-ка лучше выпьем. — Он вызвал Бум-Бума.
— Не возражаю. — Я поздравил себя с тем, что наконец-то сдвинул Джека с мертвой точки. За это можно и выпить.
В комнату неуклюже ввалился Бум-Бум. Он весил никак не меньше трехсот фунтов[1] и состоял почти из одних мускулов. Джек как-то рассказывал мне, что Бум-Бум когда-то служил в конной полиции, пока не растолстел, и в течение многих лет его фигура верхом на белой лошади являлась непременным атрибутом парадов, проводимых в Бостоне в честь Дня святого Патрика. И я охотно этому верю.
— Ты уверен, что тебе нужно пить, Джек? — спросил великан. — Тебе же пора домой к своей хозяйке.
— Когда мне понадобится твой совет по вопросам семейной жизни, я дам тебе знать, — беззлобно оборвал его Джек.
Бум-Бум наполнил бокалы и подал нам. Я не мог отделаться от чувства, что, попроси его Джек пристукнуть меня рукояткой пистолета, который Бум-Бум носил под пиджаком (не имея на то разрешения), он, не задумываясь и без суеты, сделал бы это. Джек относился к этим своим оруженосцам из эпохи каменного века, как феодал к вассалам. Он был для них вождь и господин, и они были слепо преданы ему.
Бум-Бум вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
— Вообще-то, он прав, Джек, — заметил я.
— Ну хоть ты-то не капай на мозги, Дэйвид. Бобби и так мне все уши прожужжал. Как будто хочет, чтобы я стал победителем конкурса “Муж года”. — Он расхохотался. Джеки так и не смогла до конца простить ему того, что он не объявлял об их помолвке до тех пор, пока в “Сатердей ивнинг пост” не появилась статья, в которой Джек был назван “холостяком года”.
— Я просто хочу сказать, что ты слишком веришь в порядочность прессы, вот и все.
Он издал короткий смешок.
— Я не верю газетчикам ни на грош, Дэйвид. Но есть вещи, о которых они ни за что не станут писать. Ты и сам это знаешь.
В какой-то степени он был прав. В те благопристойные времена, задолго до уотергейтского скандала, репортеры не лезли в личную жизнь президентов. Газеты не писали о том, что Кей Саммерсби, которая была личным шофером Эйзенхауэра во время войны, была еще и его любовницей, и о том, что Франклин и Элеонора Рузвельты не жили как муж и жена. Вашингтонские газеты были прекрасно осведомлены о любовных похождениях Джека, но писать об этом никто не собирался. Разумеется, из этого неписаного правила бывали исключения, и я счел своим долгом напомнить ему об этом.
— Верно, они не станут писать о твоих шашнях с простыми девицами, — сказал я. — Однако тебе следует быть осторожнее, если твоя дама знаменита и ни один ее шаг не остается без внимания прессы. Или если она не считает нужным скрывать свою личную жизнь.
Он задумчиво посмотрел на меня поверх очков.
— Ты имеешь в виду Мэрилин? — спросил он.
— Мэрилин.
Последовала длительная пауза; затем он откашлялся и спросил:
— Скажи-ка мне вот что, Дэйвид. Как моему отцу столько лет удавалось скрывать, что Глория Свенсон его любовница?
Это был хороший вопрос. В свое время Глория Свенсон была не менее знаменита, чем Мэрилин.
— Начнем с того, что он не собирался баллотироваться в президенты, когда он и Глория… э… жили вместе, — ответил я.
— Да, но отец был известным политиком.
Если честно, то я и сам не знаю, как Джо удалось избежать огласки. Однажды он даже отправился в Европу вместе с Глорией Свенсон и своей женой Розой. Они плыли на одном корабле в смежных каютах, и это, конечно, не могло остаться без внимания.
— Мне кажется, твой отец избежал скандала вот почему: ему всегда было наплевать на то, что о нем думают другие, — предположил я. — И еще ему просто повезло. Ну и, конечно же, твоя мать — святая женщина.