Карлайл снова заговорил с юношей:
— Спасение имеет свою цену, Эдвард. Ты будешь сильно страдать, но будешь жить. Ты точно этого хочешь?
Эдвард сжал руку Карлайла в ответ, всё тело затряслось от желания жить. Доктор кивнул, гримаса боли исказила черты его прекрасного лица. Он огляделся, проверяя, одни ли они здесь, и схватил простыню, которой накрыл Эдварда, как это делают со всеми трупами.
Доктор Каллен снова наклонился к юноше.
— Мне нужно вынести тебя из больницы. Я увезу тебя отсюда как труп, постарайся притвориться мёртвым, — прошептал он, выталкивая койку на колёсиках из длинной комнаты.
Не успел он сделать и десяти шагов, как послышался голос молодой медсестры, которая работала в этом крыле.
— Доктор, я могу спустить его в подвал, если пожелаете, — утомлённо предложила она.
— Не стоит, Эвелин, всё в порядке. Моя смена закончилась, я скоро ухожу, так что мне по пути. Выйду через задний вход, который ведёт к Пятой улице, и мне не составит труда спуститься в подвал, — сдержанно ответил он.
— Как скажете, доктор, — отозвалась девушка и мельком взглянула не прикрытую простынёй ступню Эдварда. — Кто он? — грустно спросила она.
— Эдвард Мэйсон. Ему было семнадцать, — низким, полным эмоций голосом ответил Карлайл.
— О, юноша в углу… Мне будет его не хватать. Он всегда был очень добр, пока не слёг из-за лихорадки. Господи, за что? — тихо произнесла она.
Карлайл протянул руку и осторожно похлопал её по плечу.
— Мы должны утешать себя тем, что скоро он уйдёт к Богу.
Эдвард услышал всхлип и немного утешил себя тем, что в Чикаго не он один был сражён ужасной вспышкой гриппа.
— Иногда мне кажется, что проще опустить руки… Их так много…
— Эвелин, в такие времена мы прикладываем все наши силы и показываем, кто мы есть на самом деле. Ты сильная девочка, и я уверен, что ты справишься со всем как настоящая женщина, — твёрдо сказал Карлайл.
Она кивнула, смахивая слёзы с щёк, и быстро убежала.
Карлайл толкнул койку в подвальный морг, где обычно тела быстро бальзамировали и вешали на них ярлыки для последующего опознания. Несмотря на лихорадку, Эдвард сморщился от смрада помещения, которое было переполнено повозками с мёртвыми жителями Чикаго.
Карлайл пошуршал бумагами вокруг, дожидаясь, когда их оставят одних, а затем взял Эдварда на руки, открыл заднюю дверь и скрылся в ночи.
В голове у Эдварда пульсировало. Холодный воздух ночного Иллинойса немного взбодрил, и он задрожал в сильных руках молодого доктора, пока тот мчался. Казалось, что он парит. Эдвард чувствовал лёгкие толчки, когда доктор за один прыжок преодолевал несколько лестничных пролётов, словно они были длиной в шаг. И всего за несколько минут они покрыли весь путь. Карлайл уложил Эдварда на жёсткий провисший матрас и сорвал с него простыню.
Больной попытался открыть глаза; всё, что ему удавалось разглядеть, — это размытый, поблескивающий и движущийся интерьер комнаты. Он решил, что очутился в квартире, но не смог понять, было ли здесь и впрямь так же холодно, как на улице, или ему просто кажется.
Через несколько мгновений доктор с лёгкостью перетащил металлический каркас кровати в другую половину комнаты и зажёг огонь в камине. Эдвард разразился кашлем, саднящее горло на каждый вдох отзывалось болью. Тело судорожно начинало трястись, отчаянно пытаясь побороть вирус, но от этого не было толку. Эдвард застонал и сморщился, когда пульсация отдалась в каждый уголок организма, словно сердце заколотилось в самые уши. Язык распух, усложняя и без того мучительный процесс дыхания. Вирус изнурял Эдварда уже почти месяц, и он знал: конец близко.
— Эдвард, ты ещё хочешь жить так же, как я? Я — существо, заклятое бродить по земле ночью. Ты хочешь жить при условии, что ночь никогда не кончится?
Эдварду не требовалось время для раздумий. Он был слишком молодым для смерти.
Дрожа от мучительной лихорадки, юноша кивнул и неистово закашлял, разбрызгивая кровь по ночной рубашке. Карлайл смочил тряпку и протёр ей лицо больного. Эдвард через силу открыл глаза и отметил, что доктор смотрит на его руки.
— П-пожалуйста… — простонал Эдвард хриплым, сухим голосом.
Карлайл, вжимаясь в край кровати, вёл внутри себя яростную борьбу с силой воли. Эдварда охватила паника. Разве доктор не обещал спасти его? Сохранить его жизнь? Так чего же он ждёт?
Карлайл нагнулся к Эдварду и прошептал ему на ухо:
— Прости меня, сынок.
А затем, склонившись, он вонзил свои зубы в шею Эдварда. Карлайл боролся с самим собой несколько секунд, прежде чем яростно оттолкнуть кровать в сторону. Эдвард взревел, когда доктор клыками оторвал часть нежной плоти шеи.
Однако рана эта вскоре стала меньшей из проблем, когда всё началось.
Жар, тление, накаливание, огонь.
«Нет… Нет… Что-то пошло не так… Этот монстр должен спасти меня, а не сожрать!» — паниковал Эдвард.
Произошла ошибка. Языки пламени, распространяясь от горла по всему организму, лизали тело изнутри. Эдвард видел шокированного доктора, который, тяжело дыша, замер в углу.
Огонь в слабом теле противоречил страху, что доктор вернётся и продолжит терзать его своими острыми, как бритва, зубами. За несколько часов пожар, калеча и ломая всё на своём пути, проник в вены, мышцы, в каждую кость, и Эдвард уже начал было думать, что сгорает в аду.
«Я не этого просил… Не хотел, чтобы он это со мной сделал… Если бы я знал, я бы предпочёл остаться в госпитале и умереть…»
Разум гонял поток различных мыслей, чтобы как-то отвлечься от всеобъемлющей боли в конечностях.
«Я просто должен был остаться в госпитале и умереть», — мысленно повторял Эдвард.
Прошло несколько часов. Он умолял доктора прикончить его, но от любой попытки заговорить адский огонь, казалось, разгорался ещё сильнее.
Карлайл стоял рядом и колебался, отойти или остаться на месте. Эдвард пытался понять, что происходит — доктор обещал жизнь, но на деле его слова обращались в ложь. Также он задавался вопросом, почему на протяжении нескольких дней доктор ни разу не поел, не выпил и не лёг спать.
Решив, что он согласился на жизнь, полную нескончаемой боли и мучений, Эдвард глубоко вдохнул воздух. Именно в этот момент боль стала потихоньку отступать от кончиков пальцев, но он всё равно не решался пошевелить ими в страхе, что огонь вернётся и снова станет обуревать каждый дюйм обугленных вен.
Едва живой Эдвард дрейфовал в океане боли и огня, которому не было конца. Сбитый с толку, он чувствовал себя загнанным в ловушку, в которой заживо сгорал. Юноша, повиснув на волоске от смерти, ахнул и заплакал, когда сердце охватило ядовитое пламя. Оно всё билось в груди; сейчас Эдвард бы встретил смерть с распростёртыми объятиями. Ничто не могло принести облегчение, даже успокаивающий шёпот доктора.
— Ещё немного, Эдвард. Держись… Больше этого не повторится, — мягко говорил он.
Эдвард вскинул голову и попытался поднять веки в надежде, что прохладный воздух комнаты облегчит боль воспалённых огнём глаз. С его губ сорвался всхлип разочарования, пока сердце, словно дикое, колотилось в борьбе с пламенем. Сморщившись, он еле сдержал вопль, вызванный проникающими в голову и въевшимися в мозг огненными щупальцами адского пламени. Эдвард неистово мотал головой из стороны в сторону. Неужели пожар никогда не затухнет?
Внезапно Эдварда отвлёк голос, другой голос, отличный от того, что он слышал прежде. Это было похоже на букет из мыслей спокойного и молодого врача, хотя тот вслух не произнёс ни слова. Голос проникал в голову и эхом отдавался там, но, несмотря на неясность, Эдвард всё отчётливо слышал и понимал.
«Я больше не могу смотреть на мучения мальчишки… Что я наделал? Не помню, чтобы перерождение было таким долгим. Сколько дней я так лежал? Два? Три? Почти три… Это невыносимо. Яд уже распространился по его организму, путей назад не осталось».
Внутренний голос парил в опалённой голове Эдварда, вороша вновь ожившие угольки. Наверняка его кожа обуглилась и превратилась в чёрный пепел.