— Поймите, — у нее на глазах выступили слезы. — Я не виновата! Это он, Лагунов. Он заставлял меня совершать все это. Он требовал, чтобы я убивала людей и приносила ему их кровь.
Рита натурально зарыдала, почти поверив своим словам. В голове у нее промелькнула мысль, а вдруг это правда? Вдруг Лагунов действительно заставлял ее это делать, а она и не понимала?
— Как только он ушел, и его контроль надо мной спал, я убежала. Сразу же! Потом поселилась в приюте. И никому не причинила вреда. Наоборот, какая-то сумасшедшая девчонка облила меня святой водой, на лице еще даже шрамы остались!
Мужчина задумался. Записал все в блокнот, а потом произнес:
— Мы приняли ваши показания. Скоро я вернусь с вынесенным вердиктом, — и ушел.
Рита опять осталась одна. Она почему-то не верила, что ее могут оправдать. Но очень надеялась, что Лагунову все же тоже достанется. Так сказать, тонешь сам, топи другого.
***
Она проснулась от шума шагов. Села испуганно на койке. Шло несколько людей, а это означало, что приговор уже вынесен.
В коридоре включили свет. У решетки показался новый человек в окружении охранников. Он был высокий, достаточно крупный и лысый.
— Согласно кодексу СССР и кодексу ОБСП, который является более приоритетным для назначения наказания всем сверхъестественным существам, Маргарита Шарова официально приговаривается к заключению на сто лет. Однако, если будет пойман стратилат Лагунов Валерий, который превратил данную гражданку в пиявца, и признает свою вину, Маргарита Шарова будет освобождена из-под заключения досрочно. За содействие следствию срок так же может быть пересмотрен. Приговор действителен с данной минуты и обжалованию не подлежит.
Рита побледнела.
— Стойте! Как на сто лет? Меня будут кормить? А если вы не доживете? Эй! — она бросилась к решетке, схватилась за прутья, но по тем, видимо, был пущен электрический ток, потому что Риту с силой отбросило назад.
***
Когда за ней пришли, Рита была готова. Она понимала, что сбежать не получится. Значка у нее нет, как нет и какого-нибудь другого оберега. Деваться некуда.
Ей надели наручники, взяли под конвой и повели по коридору, затем на лестницу, а там все ниже и ниже. Наверное, на несколько этажей под землю.
Камера оказался мрачной, сырой и холодной.
Рита долго не могла смириться с тем, что она заточена в этой темнице на сто лет. Долго била по решетке, заявляя, что не виновата, кричала. Но все без толка. Потом она сдалась и просто стала ждать.
Раз в месяц ей приносили один жалкий пакетик донорской крови. И до этого момента Рита изнемогала от жажды. Она была готова на стену лезть, так сильно ей требовалась подпитка.
Все это длилось долгие годы. Время в камере замерло. Охранники сменяли друг друга.
Но в какой-то момент ей совсем перестали приносить еду.
18
— Ладно, Кравцова, недооценил я тебя. Признаю. Поймали маньячку. Поздравляю. Жаль только, что ОБСП ее себе захапал, наверняка, им все лавры и достанутся. Но ничего. Главное, что это твоих рук дело, — Головин вызвал ее к себе в кабинет, чтобы лично поздравить с закрытым делом.
Василиса Игнатьевна даже не ожидала, что начальник оценит ее заслуги, и была очень приятно удивлена.
Она не знала, что недавно ему позвонили из ОБСП и потребовали наградить следователя Кравцову.
— Обязательно похвалим за проделанную работу, — пообещал Головин. И похвалил. Ни о каких наградах речи и быть не могло.
***
Спустя сорок лет
— Уперлось во что-то! Взрываем? — крикнул Степан своему начальнику.
— Да! Давай! — махнул тот.
Заложили взрывчатку. Грохот. В конце тоннеля образовалась дыра в каменной стене.
— Ё моё, — пробормотал прораб, потирая макушку и побежал сверяться с чертежами.
Работники удивленно смотрели на пробитую стену. И вдруг из темноты показалось чье-то жуткое, похожее на пергамент иссохшее лицо.
— Мы вскрыли чью-то гробницу! — закричал кто-то из работников и бросился прочь к клети с лифтом.
Прораб удивленно смотрел на чертеж и не понимал, как здесь оказалась стена и что это может быть, потому что нигде ничего не было помечено.
Женская фигура, похожая на скелет, обтянутый кожей, выбралась из проема и огляделась. Раньше ярко-красная, клетчатая рубашка едва заметно отдавала забытым цветом. Она вся посерела от пыли и грязи, в которой провела сорок лет.