Но зубы уже нельзя остановить. Они жуют, жуют и заставляют глотать прожеванное…
Наверно, Алеша уже был так плох, так ослаб, что съесть этот хлеб с повидлом было бы равносильно смерти. И когда Алеша проглотил все до последней крошки, он впал в забытье… Его склонило в сон. Но это был сон здоровый, на сытый желудок. И когда он проснулся еще раз, он сразу встал с кровати. И чуть не упал от радости — в дверях показалась мама.
— Ты жив? Цел, олененок! — она крикнула все так же, как та чужая мама, только сказала «олененок», а не «зайчонок».
И у нее так же закапали слезы. И они обнялись так крепко, что слышали биение сердец друг друга за тонкими слабыми ребрами. И это так радостно. Бьются два сердца рядом. Они живы, живы. И вместе.
— Как ты тут жил без меня? Олененок!
— Ничего, — отвечает Алеша.
— А я, когда очнулась, спрашиваю: где я, что со мной, какой день идет?.. Подумать только, была в обмороке трое суток! Как упала, выходя из цеха… И вот… Хорошо, что подвезли машиной… Жив, жив, милый Алешуня мой… Теперь все будет хорошо. Все чудесно. Ты не слышал еще, по льду Ладоги проложена ледовая дорога. Дорога жизни! А что ты ел тут без меня? Как ты не умер с голоду? Постой, да у тебя кто-то был… Это чужие варежки?
И Алеша тоже замечает чужие варежки, уроненные под столом… И рассказывает о чужой маме, которая ему словно приснилась. Как она плакала о своем и кормила чужого «зайчонка».
Мама молча кивает головой. Она видела этот дом, развалины которого еще курятся дымом… Там еще работают саперы, пытаются спасти кого-нибудь из-под обломков… И многих уже спасли.
— Может, она еще найдет своего, поэтому она и поторопилась уйти, — старается мама утешить Алешу.
— Зачем же я съел его хлеб с повидлом?
— Ничего, Алеша, был бы он жив или в госпитале… его тоже накормят… Да и я могу помочь… если… Ах, как же она ушла и ничего, кроме этих варежек… А может быть, сказала что-нибудь? Хоть бы узнать — кто? Может быть, она разговаривала с Антоном Петровичем? Он спит все еще после дежурства? — прислушалась мама. — Почему на тебе его меховое пальто?
— Ах, я и забыл, он же ушел… за картошкой. Велел ждать его с большим мешком, с большим, с большим и полным картошки!
— Да? — мама тревожно оглядела комнату. — А взял ли он мешок, Алеша?
— Взял, взял, я сам видел… И оделся похуже, это ведь далеко, там уже рядом окопы… И яма. Полная яма огородной картошки!
— Зачем же ты отпустил его, Алеша?
— Так ведь же обещал вернуться!
— И он отдал тебе хлеб? И карточки до конца месяца?
— Да, вот они, велел получать и кушать, а он там у родственников покормится. Картошкой. Ему же нужно будет отдохнуть перед дальней дорогой. Ну что ты, мама?
— Давай, Алеша, помолчим.
— Ты думаешь, он пошел умирать на кладбище, как многие? Чтобы не быть в тягость? Нет, мама, нет!
— Помолчим.
— Но он же обещал вернуться… А хорошее пальто бросил на меня, чтобы мне было теплее! Неужели… Нет, мама. Он не мог обмануть меня!
— Нет, конечно, Алеша… Мы будем ждать его. Мы должны жить и крепиться. Мы не должны умирать… Ведь столько людей отдали за нас свои жизни, Лешенька… Мы обязаны крепиться и победить…
Мать и сын долго молчали.
А потом они обедали и сразу ужинали, заправив кипяток лавровым листом. По запаху это был почти суп. Они ели его ложками, налив в тарелки. И несли ко рту, подставив ломтики хлеба. Когда на хлеб капало, хлеб пропитывался тоже запахом настоящего супа. Это было так вкусно! Мама, как всегда, пыталась перехитрить сына, подсунуть ему кусочек хлеба побольше…
Сегодня уже подвезли муку по «дороге жизни», по льду Ладоги. Был туман, и немецкие летчики не смогли помешать нашим автоколоннам.
И завтра, глядишь, они пробьются, и можно будет вот так же есть не пустой обед и ужин, а с хлебом, с настоящим хлебом!
И сын и мать полны надежд. Они укладываются спать вместе, чтобы согревать друг друга. Они вдоволь насмотрелись на огонь. Закрыли печь.
Прежде чем заснуть, мать и сын долго еще говорят, не наговорятся. Алеша рассказывает, как снова его разбудил утром веселый горнист.
— Он так хорошо трубил, мама, так громко. Ты не бойся, он и завтра придет и разбудит. Я знаю. Ему ничего не сделается. Он такой здоровый парень из пригорода, с красными щеками… Он жив, и я буду жив.
— Такой беленький, да? — говорит мама. — Кажется, я его видела вчера.
— Нет, он смугловатый.