«Хватаю их вот этими старинными щипцами от камина и в ящик с песком — раз!»
До войны он был уже седой, но с розовыми щеками. А теперь от голода стал совсем белый и как бы прозрачный. Мама говорит: «И в чём душа держится». Но душа у него крепкая и хорошо держится. Когда ему особенно тяжело, он «питает» её «пищей духовной». Читает вслух стихи:
Много книг сожгли они в печке, но Пушкиным он не жертвует даже ради тепла… Много, много строк запомнил Алёша из того, что читает вслух Антон Петрович…
И он всё же пришёл. И был сегодня даже не белым, а синеватым. И не разделся и не лёг спать, приговаривая: «А я сегодня ещё шесть штучек погасил… Дивная ночка была… Ни одного пожара».
Антон Петрович не пожурил Алёшу за лежебокость, он взял его руку и, вложив в неё бумажные пакетики, сказал:
— Сохрани это, мальчик, до весны… Здесь семена…
— Хорошо, — сказал Алёша, — конечно…
— Вот тут твой паёк и мой, вы его, пожалуйста, ешьте… Меня на дежурстве кормили… да, да….
— А вы куда, дядя Тоша?
— Я далеко, в пригород… Туда, где у моих родственников полная яма картошки со своего огорода… Ждите меня, обязательно ждите, я много-много принесу, сколько донесу…
Алёша закрыл глаза, представив себе яму, полную картошки, о которой так много рассказывал Антон Петрович.
«Надо дотерпеть только до весны, когда открывают картофельные ямы… Вот оттает земля, иначе не вскроешь мёрзлую… Мы возьмём заспинные мешки и пойдём!»
Это была мечта, которой они жили все втроём…
— До весны ещё так далеко… Но, наверно, Антон Петрович нашёл способ вскрыть мёрзлую землю… Картошки так хочется! Но почему же он не зовёт меня с собой? Разве я так уж слаб? Да, если не зовёт, значит, я очень слаб…
Все эти мысли вились в голове Алёши, в то время как старик ласково гладил его волосы, прежде волнистые, а теперь посекшиеся, ставшие жёсткими и ломкими…
Алёша задремал под эту ласку и не слышал, как Антон Петрович ушёл.
Очнувшись, он ощутил что-то зажатое в руке, вспомнил, что это семена. И стал разглядывать красиво нарисованные на пакетиках луковицы, морковки, свёклы… Ой, а ведь семена съедобны.
Но нет, не станет их есть, хотя их можно было жевать. И чёрненькие, островатые семечки лука, и похожие на просинки семечки салата, и даже угловатые, сморщенные семена свёклы. В них много питательного.
Конечно, если бы их было много, а то щепоточка. А вот если их посеять и вырастить, это же будет целая гора! А вырастить есть где, столько вокруг скверов и дворов. Ого, только копай да сажай!
Пионеры уже взяли на учёт будущие огородные площади и всё спланировали, где что сажать и сеять.
Важно дождаться весны, а уж там-то мы проживём! И другим поможем. Надо жить. Если не будет мальчишек, кто же будет копать грядки. Надо проявить силу воли и не сжевать эти чудесные семена.
Есть же в Ленинграде люди, которые хранят знаменитую на весь мир, собранную за долгие годы русскими учёными коллекцию семян пшеницы. Тысячи сортов. Начиная с тех, что обнаружили в гробницах фараонов Древнего Египта, до тех, что нашёл академик Вавилов в неприступных горах Памира.
Там их не горстки, а килограммы, центнеры, тонны — пакетиков, пакетов, мешочков, мешков… И все целы. Их стерегут для науки, для будущего люди, умирающие от голода. И не жуют, как крысы. Нет, это люди, они не сдаются. Про их стойкость так хорошо рассказывал Антон Петрович. А какие же там, наверно, хорошие, крупные зёрна! Однажды маме на заводе выдали горсть ячменя за ударный труд.
Ой, как же они взволновались, когда собрались этот ячмень съесть. Нельзя же так сразу. Сжевать, и всё. Дикость какая! Ячменные зёрна вначале поджарили, потом смололи на кофейной мельнице и целую неделю заваривали и пили как кофе!
Что же это за прелесть, когда пьёшь не пустой кипяток, а заваренный хоть чем-нибудь!
Но это всё в прошлом, это было ещё тогда, когда Алик сам сбегал и сам поднимался по лестнице. И даже тогда, когда его стала вносить мама. А потом она сказала: «У меня нет сил поднять тебя». И Алёша перестал выходить на улицу. Вот тогда пришлось сдать горн другому пионеру.
«Тра-та-та! Та-та!» Горнист всё ещё ходит, трубит. Пионерская побудка доносится в разбитые окна.
«Горнист жив, и я буду жить!»
Алёша готов встать и сесть за стол завтракать. Там на тарелке, накрытой чистой салфеткой, лежит ломтик хлеба, уже натёртый чесноком. Мама убирает оставшиеся дольки, смешная, не верит в его силу воли!